Ольга Володарская - Мистика в жизни великих

Австриец из обывательской семьи – и девочка из столицы кайзеровской Германии, где у нее были вполне обеспеченные и благополучные родители.

Впрочем, мать Лени заплакала, когда ей впервые показали младенца. В прозрачных бесцветно-голубых глазах новорожденной мелькнул какой-то таинственный свет, трагическое значение которого было понятно только матери. Но мать была женщиной типично кайзеровской эпохи, послушная главе семьи. И, естественно, она не решилась поделиться всякими мистическими глупостями с мужем! Тем более что муж был человеком не только жестким и тираническим, но и крайне раздражительным. По воспоминаниям самой Лени, он мог прийти в ярость от того, что пуговица на воротнике его кителя не так туго застегнута, как ему хотелось бы! И этим он мало отличался от австрийца Алоиса, отца Адольфа.

Быть может, потому и мальчик Адольф, и девочка Лени так безумно хотели бежать от родительского деспотизма. Скрыться от него в прекрасном и свободном мире искусства. Защититься языком высоких образов и понятий от базарного говорка приземленной черни.

Но Адольф не прошел в Венскую академию художеств. И превратился в ярого отрицателя современного искусства, да и всего мира с его традиционными христианскими ценностями. Он скитался по венским ночлежкам и писал свои непризнанные картины, где были разрушения домов, взрывы, пожары. И кое-кто покупал их у нищего самоучки. А Некто, названный великим Гете Мефистофелем, уже собирался купить не картину, а душу бедствующего австрийца.

Лени тоже ищет свой путь в искусстве. Деспотизм отца не только коверкал ее морально, но и привел к тому, что у нее с юности стала проявляться желчекаменная болезнь.

Но она презирает свои болезни. «Я хотела бы быть мужчиной, – пишет она в письме к одной из своих школьных подруг, – тогда мне было бы гораздо легче реализовывать планы, которые у меня есть».

Она мечтает стать танцовщицей, тайком берет необходимые уроки. Как ни странно, узнав об этом, отец не возражает. Он только разражается недобрым смехом: «Я не сомневаюсь, что ты бездарь и никогда ничего не добьешься!»

А она упорно занимается модными тогда «экспрессионистскими танцами», главной звездой которых стала Айседора Дункан. И тут в самый разгар ее турне по Европе случается несчастье. Она повреждает себе колено. Путь в танец ей отныне заказан. Как заказан путь в профессиональную живопись будущему Гитлеру.

В один из дней своего смятения и отчаяния она идет в кинематограф. И попадает на фильм Луиса Тренкера «Гора судьбы».

Лени пишет о впечатлении, которое произвела на нее встреча с фильмом: «Исполненная какой-то новой, странной тоски, я не могла спать всю ночь, и думала: что произвело на меня большее впечатление? Сами горы – или искусство, с которым они были сняты?»

А в Германии бушуют страсти двадцатых годов. Социальная несправедливость, версальское унижение германского духа, все нарастающие валы красного и коричневого экстремизма терзают души и тонких людей, и самых обычных обывателей.

Некоторые ищут выход из всего этого, уходя в горы. Кто-то – в прямом смысле этого слова. А кто-то – в кино. С гор можно озирать ристалище вечной человеческой битвы и думать о настоящей, Звездной Вечности!

Лени находит режиссера фильма, столь потрясшего ее воображение. Луис Тренкер влюбляется в молодую красавицу и помогает ей получить главную роль у другого «горного режиссера» – у Арнольда Франка в фильме «Священная гора», а потом и в фильме «Штурм Монблана».

Она становится звездой кино. Пока что немецкого. И решает снять свой собственный фильм. Ей уже тридцать лет. Ей хочется творить собственную реальность. А где может делать это человек, если он не Господь Бог и не великий политик? Только в кино!

И вот на экраны выходит пронзительный и романтический «Голубой свет». Баллада о деревенской девушке Юнте. Всю свою жизнь она видит голубое свечение в тех горах, где живет. Это сверкает прекрасный кристалл, быть может, волшебный камень той эпохи, когда валькирии свободно общались с отважными воителями, а теперь ушли подальше и повыше от людей.

Люди узнают о кристалле, потому что Юнта рассказывает об этом знакомому художнику, а он, в свою очередь, разбалтывает тайну всем. Кристалл разобран на сувениры. Юнта взбирается в горы привычной тропой, но не видит любимого света. И падает в пропасть. Не тот ли голубой свет увидела в глазах новорожденной девочки мать?

«Голубой свет» потряс многих в Германии. Но, кроме всех прочих зрителей, сентиментальную альпийскую историю посмотрел и руководитель одной из самых сильных политических партий Германии. Адольф Гитлер стал яростным поклонником и самого фильма, и его героини. И он пожелал увидеть эту женщину. И она тоже захотела этого. Потому что уже слышала о нем, как, впрочем, и вся Германия.

И каждый из них покинул свой воздушный замок, спустился со своей заветной горы, чтобы поговорить о вполне конкретных земных вещах.

Наместница киноимперии

Но прежде, чем поговорить с Гитлером с глазу на глаз, Лени увидела его на открытии спортивного праздника. Она услышала его речь. И поняла, что этот человек полностью завладел ее воображением.

И вот непосредственная личная встреча. Гитлер восхищен Лени не меньше, чем она им. В ней он видит эталон арийской женщины. А такая женщина в его представлении должна быть строгой, упорной, спортивной. Соратница истинного воителя. Не то что какая-нибудь Грета Гарбо.

От фюрера поступает предложение: снять фильм о съезде нацистской партии в Нюрнберге.

Смущенная Лени пытается отказываться. Ведь она так далека от политики. Но как вспоминает она сама: «Гитлер сказал мне: фройляйн Рифеншталь, я хотел бы, чтобы этот фильм снял художник, а не член партии».

И вот спустившаяся с горы, где больше не горит голубой свет, Лени, как истая валькирия, носится над улицами старинного Нюрнберга. Вернее, над ними летит ее камера, снижаясь до ликующих толп мужчин и женщин и тут же стремительно взмывая к тому, кто становится отныне божеством новой Германии. Задействовано множество необходимой техники. И все это получает имя «Триумф воли». Триумф воли одного человека. И человек этот доволен! Искуситель делится своими восторгами публично, что делает автора фильма недосягаемой даже для самой робкой критики.

Спустя годы Лени Рифеншталь скажет: «Я была бы счастлива, если бы этот фильм сгорел. Когда после войны в 60-м году в Англии я посмотрела его, у меня мороз побежал по коже».

Но это потом. А сейчас ей предстоит снимать еще более грандиозный фильм. О Мюнхенской Олимпиаде 1936 года.

Гремят трамваи с кинокамерами, снимающими на ходу. Работают операторы с воздуха. Снимают, чуть ли не лежа на земле, а то и в специально вырытых ямах. Неслыханное новаторство!