Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)

Ксана смотрела в сторону аттракциона с рыбами, и по ее лицу катились слезы. Андрей растерянно молчал.

– Это Косте моему, – еле слышно сказала она через некоторое время. – Косте, который каждую минуту не мог спокойно сидеть, все что-то придумывал новое или мастерил. Что же я сделала с ним… Что же я со всеми ими сделала… Если бы я только могла их обратно отпустить…

Она махнула рукой и, забыв про Андрея, быстро пошла прочь, вздрагивая от сдерживаемых рыданий.

Приближалась дата, отмеченная у Андрея на обратном билете. Только теперь ему было некуда возвращаться. Точнее – не к кому.

В любом случае, здесь у него еще оставалось дело, которое надо было закончить.

– И что, думаешь, получится? – засомневалась Ксана, хотя ей самой и очень хотелось поверить.

– У меня ведь получилось. Понимаешь, я думаю, в основном мы сами это придумываем. Рецепты – как просить то, что не умеем сами. А когда получаем ответ, не умеем верно понять его и использовать полученные дары. Если это вообще дары.

– Я не просила, чтобы Костя вернулся так, – хмуро сказала Ксана.

– Вторая проблема в том, что нас тоже, наверное, не понимают. Слишком разный масштаб, чтобы говорить на равных. Это как рыбы и люди. Кто станет говорить с рыбой?

– Я говорила, – усмехнулась Ксана.

– Ты говорила с человеком. Который был заперт внутри рыбы. Это как раз пример того, о чем я. Потому что в этом раскладе мы – рыбы. Мы считаем, что плаваем в море, но неизвестно, как видят это море Они. Аквариумом, или садком для разведения карпов, или бассейном, который надо почистить от ненужной живности. И тогда хлебные крошки, которые падают к нам, – или лакомство, или наживка, или отрава. Или просто крошки, которые кто-то стряхнул со стола. Но для себя мы сами определяем цену этим крошкам. И их назначение.

Как посоветовал Андрей, Ксана сняла с каждой морской твари по железной чешуйке. Возле медузы задумалась. Пробормотала:

– А не оставить ли тебя, поганец?

Но потом сжалилась, отстригла от бахромы кусочек крашеной парусины.

К морю они пошли с Андреем вместе.

Подобрав подол, Ксана зашла в воду по колено и медленно, по одной, выпустила все чешуйки в море. Железные, они должны были сразу утонуть, но какое-то время почему-то держались на поверхности, качаясь на волнах и уплывая все дальше от берега. Ксана долго смотрела на них, прищурившись и смаргивая подступающие слезы. Потом выбралась на сушу, подошла к Андрею. Спросила:

– Как думаешь, получилось?

– Если ты смогла их отпустить.

– А ты?

– То ожерелье, из ракушек… Оно сначала не хотело уплывать. Как будто просило – возьми меня обратно. На память. А потом его унесло волной. И я его больше не видел. И она… она с тех пор не приходит ко мне по ночам. Совсем.

Ксана помолчала. Потом вдруг сказала тихо:

– А говорил – любишь.

– Что?

– Говорил, жизнь за нее готов отдать.

– Свою – готов, – хмуро ответил Андрей.

– Да? – Ксана покосилась на него, насмешливо выгнув бровь.

– А чужую – нет. Я не могу отдать то, что не мое. Потому что это будет уже не жертва, а убийство.

Ксана хмыкнула. Стянула косынку, выпустила на волю косы, подставила лицо ветру. Прищурилась и спокойно сказала:

– А я бы убила за своего Костю. Кого угодно убила бы за него. Вот хоть тебя, молодого-красивого, – она усмехнулась, блеснув белыми зубами, и бросила быстрый взгляд на Андрея. Он дрогнул и с трудом заставил себя не отвести глаза, потому что понял – не врет.

«А я?» – вдруг подумал он. Если бы знать, что Аська вернется прежней. Если бы знать, что их жизнь будет такой, как раньше. Что Аська никогда не узнает цену своего возвращения. И сам Андрей сумеет забыть, что сделал. Если…

Но богам не ставят условия. Можно только принимать или не принимать их дары. Случайные хлебные крошки, упавшие в твою ладонь.

«И все-таки, – он прищурился на море, туда, куда смотрела Ксана, где на границе воды и неба двигались какие-то огромные существа – то ли киты, то ли кто-то еще. – И все-таки – если бы?..»

Олег Кожин

Родительский день

– А где печенье?! Люсенька, ты взяла печенье? Я специально с вечера целый кулек на столе оставила!

Несмотря на пристегнутый ремень безопасности, Ираида Павловна повернулась в кресле едва ли не на сто восемьдесят градусов. Женщиной она была не крупной, в свой без двух лет юбилейный полтинник сохранившей практически девичью фигурку, поэтому трюк этот дался ей без особого труда. Люся, глядя на метания матери, страдальчески закатила густо подведенные фиолетовыми тенями глаза и уставшим механическим тоном ответила:

– Да, мама. Я взяла это долбаное печенье, – и в доказательство демонстративно потрясла перед остреньким носом Ираиды Павловны кульком, набитым коричневыми лепешками «овсянок».

– Мама, а Люся ругается! – хихикнув в кулачок, поспешил заложить сестру шестилетний Коленька.

– Не выражайся при ребенке, – не отрываясь от дороги, одернул дочь Михаил Матвеевич. Ночью по всей области прошел сильнейший ливень, и глава семейства вел машину предельно аккуратно.

– А конфеты?! Конфеты-то где?! – заполошно причитала Ираида Павловна.

– Не мельтеши, мать. В бардачке твои конфеты. Я их туда еще утром положил, знал, что ты забудешь.

Михаил Матвеевич даже в этом бедламе умудрялся оставаться невозмутимым, спокойным и собранным. Обхватив широкими грубыми ладонями руль, плотно обмотанный синей изолентой, он уверенно вел старенькую «Волгу» по разбитой, точно после бомбежки, загородной дороге. С виду машина была ведро ведром, но хозяина своего, водителя-механика с тридцатилетним стажем, слушалась беспрекословно. Зеленый рыдван гладенько вписывался даже в самый малый зазор, образовывающийся в плотном потоке автомобилей таких же, как семейство Лехтинен, «умников», решивших «выехать пораньше, пока на трассе никого нет». На этом семейном празднике жизни Юрка Кашин чувствовал себя пятым лишним. Поездка длилась всего каких-то двадцать минут, а он уже готов выпрыгнуть на полном ходу на встречную полосу, только бы не слышать противного визгливого голоса мамы-Лехтинен и придурковатого смеха мелкого Кольки. С того самого момента, как, поддавшись Люсиным уговорам, Юрка позволил затащить себя в пахнущий хвойным дезодорантом и крепкими сигаретами салон, его не покидало ощущение, что он кочует с бродячим цирком.

– Господи, а термос-то мы забыли!

– В рюкзаке у меня твой долбаный термос.

– Не выражайся при ребенке!

– Мама, я хочу писяяяять!