Аждар Улдуз - Сейд. Джихад крещеного убийцы

– Шюкраллах! – тихо, в один голос сказали Сейд и Учитель.

Послышался тихий стон. Это подал голос купец-армянин, лежавший доселе на земле. Он даже попытался встать. Караванбаши подошел, наклонился к нему, осмотрел рану и удивленно цокнул языком:

– Жив. И жить будет. Клинок пробил кожу и жир у основания шеи, но не задел ни кости, ни вен. Удачлив, воистину!

– Это хорошо, что он жив, – негромко сказал Муаллим. – Нехорошо было, если бы в Иерусалим пришел караван без единого христианина. Это вызвало бы подозрения, что мы объединились, чтобы убить и ограбить их в пути, и тамплиеры наверняка заинтересовались бы... А нам их интерес не нужен.

Караванбаши на этот раз очень внимательно посмотрел на Учителя, подумал, медленно кивнул:

– Ты прав, туджар-торговец, в этом тоже есть керамет – высший замысел Всевышнего. Он сохранил жизнь этому гяуру, чтобы правоверные не пострадали. Мы вылечим его еще до прихода в Иерусалим.

Караванбаши кивнул воинам-бедави, и те, без слов понимая приказы отца, подняли стонущего армянина и понесли в шатер. Муаллим же повернулся к Сейду и, подмигнув, тихо сказал:

– А еще хорошо, что нам с тобой не пришлось никого убивать сегодня... Почти!

И тихо хихикнув, Муаллим ушел в палатку, оставив Сейда с вновь вернувшимися мыслями о возможном безумии Учителя.

Короткое рондо (во времени)

Безумие наполняло город. Иерусалим ждал чего-то. Впрочем, город этот всё время чего-то ждал, и это ожидание составляло смысл жизни в нем каждого, кто здесь обитал. Король ждал возможности исполнения своих замыслов... и смерти. Евреи ждали Мешиаха, мусульмане – Льва Пустыни и Праведника Веры, и только большинство христиан, уставших от состояния вечной войны, ждали и жаждали лишь одного – мира. И это состояние постоянного ожидания не могло не привести к тому, что люди здесь начинали сходить с ума. Каждый третий мнил себя пророком, каждый второй – спасителем, каждый первый ненавидел вторых и третьих, обещавших ему то, чем он и так был сыт по самое горло, хуже, чем пылью пустыни, постоянно забивавшей все отверстия и пустоты в этом городе, – надежду. Надежда на лучшую жизнь уже не заполняла всё возрастающую пустоту в умах и душах – слишком призрачной она была, слишком часто обманывала веривших в нее. И на ее место приходило безумие, наполнявшее город плотнее и надежнее, чем рваные лоскуты несбывшихся надежд.

Сердце безумия билось в королевском дворце, в груди прокаженного короля Иерусалима. Воспаленный жаждой власти и амбициями мозг безумия разражался мелкими внутренними кровоизлияниями в покоях Магистра Восточного Крыла Ордена Тамплиеров, скрывая свои болячки под огненно-рыжей шевелюрой могучего и хитроумного Сабельника. Из этих двух очагов безумие протягивало щупальца в каждый дом, скручивая мысли обывателей в тугие жгуты ожидания... ожидания без надежды. Город ждал и жаждал чьей-нибудь смерти. Смерти, которая будет настолько значимой и такой страшной, что перекроет страх за себя самого и свою маленькую, обывательскую, но такую важную для каждого жизнь.

Глава IX – ЯД СКОРПИОНА (РУКИ СМЕРТИ)

Смерть вошла в город через Восточные Ворота и разделилась. Одна рука смерти нырнула в пещеры у самой Голгофы и растворилась в катакомбах, чьи хитросплетения были известны лишь первохристианам, обретавшимся там и скрывавшимся от крестоносцев и их власти. Вторая рука смерти прошла до самой центральной площади, где находилась Башня Палача, известного в городе под прозвищем Железный Копт. Рука постучала в дверцу, зашла внутрь, да так и осталась там до самой ночи. Караванбаши не успел даже понять, куда вдруг исчезли двое странных спутников – старый и молодой купцы-мусульмане. Даже товар, навьюченный на двух не самой плохой стати коней, не забрали. Караванбаши верил в то, что он честный человек, и потому забрал коней с вьюками в караван-сарай, решив, что если за три дня владельцы не объявятся, можно будет забрать товар купцов себе... естественно, передав треть его стоимости в мечеть в качестве зекят.

Уже после заката, когда караванбаши совершил свой вечерний намаз вместе с сыновьями, в дверь его покоев в караван-сарае постучал человек с письмом от старика-купца, что исчез при въезде в город. В письме, учтиво составленном на литературном арабском языке, коим владеть мог лишь алим или же хафиз, обращались к караванбаши с просьбой передать весь груз доставителю письма. Помимо письма человек передал караванбаши увесистый кошель с золотыми монетами – остаток платы за услуги караванщика. Старик, искренне считавший себя честным человеком, обрадовался, что не успел сломать печати на вьюках исчезнувшего купца, как собирался сделать это после намаза, и может без угрозы опорочить свое имя, вернул их владельцу.

Заполучив коней с вьюками, человек вывел их из города и повел в сторону Голгофы, ту ее часть, что выходила за пределы Иерусалима. Здесь вьюки были приняты стариком, вынырнувшим, подобно песчаной крысе, из неведомо какой щели в горе. Отослав доставителя, старик поволок вьюки в одну из пещер у подножия. Прошло довольно много времени, прежде чем он снова появился, но вьюков при нем уже не было. Зато он во множестве рассыпал по земле серый порошок, время от времени низко наклоняясь к поверхности горы и осторожно выкладывая на землю, то там, то тут, маленькие кожаные мешочки...

В это время в Башне Палача вторая рука смерти, явившейся в Иерусалим вместе с караваном, размышляла. Для того, кто был избран дланью, несущей смерть, этот человек вообще слишком часто и много размышлял. Рука не должна думать. Рука должна делать. Об этом он тоже размышлял, глядя на руки Железного Копта, королевского палача, того, что волею судьбы должен был послужить сегодня смерти одного из двоих, кому считал себя обязанным жизнью, – Учителя и Хозяина. Именно так – Хозяином – он называл Сабельника. Его, а не короля, которому служил официально. Сабельник был его истинным Хозяином, владыкой его жизни – так он решил для себя много лет назад, когда поступал на службу тогда еще к капитану наемников, позже ставшему Магистром Восточного Крыла Ордена Тамплиеров. Однако Учителя он почитал отцом, ибо отца своего не знал. Джаллад-Джаани же выкупил мальчика-христианина у работорговцев-йезидов в Каире и сделал своим учеником, когда служил еще дяде Праведника Веры, Льва Пустыни... Обучил Искусству... И подарил свободу, уходя из Египта в Малую Азию. Всё это время Железный Копт танцевал свой неуклюжий танец между верностью и предательством каждому из двоих. Мудрость Муаллима поддерживала его, когда он думал, что сорвется, ибо Джалладу-Джаани нужен был цельный человек. Грубость и невежество застилали разум Сабельника, и потому позволяя Египтянину оставаться честным, служа обеим сторонам и не срываясь в предательство ни одной из них. Но сегодня один из двоих умрет. Копт знал это. Знал он и то, что Учитель умнее Хозяина. А значит он, скорее всего, победит. Делало ли это знание Копта предателем?