Яков Шехтер - «Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика

Ученики поднялись до рассвета, забрали одеяла и ушли. Утром, когда Умна пришел на рынок покупать лечебные травы, ученики подошли к нему и предложили купить два одеяла из чистой овечьей шерсти. Да, те самые, которые он им вчера принес своими собственными руками.

— Вы просите за них слишком мало, — сказал Умна, услышав цену. — Они стоят в три раза больше. Именно столько я за них и заплатил. Я беру их у вас, мне как раз нужны два одеяла.

Затем он достал кошелек, чтобы расплатиться, но тут ученики извинились, и объяснили, что это было испытание, которому его подвергли уважаемые мудрецы. Конечно же, они вовсе не собирались присваивать одеяла, так что прямо сейчас отнесут их к нему домой.

— Нет-нет, — ответил Умна. — Обнаружив исчезновение одеял, я предположил, что они понадобились вам для какой-то важной заповеди, и тут же пожертвовал их. Когда вы подошли и предложили их купить, я решил, что вы собираете деньги на выкуп пленных. И пусть это оказалось всего лишь проверкой, но одеяла уже освятились, и взять их обратно я не могу. Ведь сделанное пожертвование нельзя отменить.

— Поэтому, — завершил свой рассказ раввин, — реб Шмиль должен заплатить габаю всю обещанную сумму — сто две золотые монеты.

Золотой кубок

Записано со слов р. Элияѓу-Йоханана Гурари, главного раввина города Холон.

— Уж и не знаю, как теперь быть, — бормотал высокий, сухопарый старик, сидящий напротив раввина. Его выцветшие от времени глаза смотрели беспокойно, а руки никак не могли найти себе место. Старик то опускал ладони на стол, разделяющий его и раввина, то потирал их, то приглаживал бороду.

Раввин внимательно смотрел на посетителя, дожидаясь, пока тот начнет рассказ. Старик, поняв, наконец, чего ожидает раввин, перешел к делу.

— Я родился еще до Второй мировой войны, в Трансильвании. Мои родители были очень набожными людьми, хасидами. Меня и моих братьев и сестер воспитывали в таком же духе. Только вера не помогла, когда пришли немцы, и, несмотря на наши горячие молитвы, всю мою семью… — старик поперхнулся и махнул рукой, словно отмахиваясь от тягостных воспоминаний.

— В общем, в Израиле я оказался в сорок девятом году, один-одинешенек. Мне едва минуло пятнадцать лет, и жизнь пришлось начинать заново, с нуля. Нет, Б-га я не оставил, но мое религиозное рвение, как бы вам сказать, несколько угасло. Субботу я соблюдал, и кошер кое-как, но не больше. Вокруг ключом била жизнь, цветная, яркая, со множеством соблазнов и я с головой бросился в ее бурлящий поток.

Моя жена из Венгрии, тоже круглая сирота. Ее судьба очень похожа на мою, поэтому мы хорошо понимаем друг друга и уже которое десятилетие живем душа в душу. Детей у нас долго не было, вначале мы сами не хотели, ждали, пока условия окажутся подходящими, а когда они, наконец, подошли и мы решились — Всевышний передумал.

Много лет прошло, пока у нас родился сын. Один, больше не получилось. А с детьми, вы же знаете, все наши скрытые проблемы у них вдруг вываливаются на первое место, открытее некуда. Так и получилось, что из нашего дома, пусть не очень религиозного, но с уважением относящегося к традициям, вылетел отъявленный атеист.

Где только его ни носило, в какие края ни забрасывало! После армии он несколько лет прожил в южной Америке, потом оказался в буддистском монастыре где-то в Тибете, затем прибился к Далай-Ламе. В общем, не стоит спрашивать, что мы с женой пережили. Из-за сына мы с женой вернулись к тому, как нас воспитывали, и начали вести ортодоксальный образ жизни. И, в конце концов, Б-г услышал наши молитвы.

Вернулся наш гуляка домой, остепенился, из ярого атеиста превратился в умеренного либерала, даже по субботам ходил со мной в синагогу. Я к тому времени сильно разбогател, вижу, парень за ум взялся, и сделал его управляющим сетью магазинов. Видели бы вы, как меняет человека ответственность! После двух лет работы он полностью переменился. Стал солидным, спокойным, уравновешенным. Одного ему не хватало, вернее — одной. Сколько слез жена пролила — не сосчитать и не измерить. А когда он, наконец-то, привел к нам девушку — знакомиться — слезы полились просто ручьем.

Жену ему Б-г послал за все наши мучения просто замечательную. Добрая душа, прекрасная хозяйка и, что самое главное, — золотое сердце. Всем взяла, кроме одного — никак ребенка не могла доносить, постоянные выкидыши. Ну, начались врачи, проверки, анализы, консультации, да все без толку.

Всевышний знает, как рыбку ловить. Через два года мытарств наш оболтус надел кипу, принялся каждый день накладывать тфиллин, соблюдать субботу. И что вы думаете? — старик выжидательно посмотрел на раввина, но тот продолжал молчать, внимательно глядя на собеседника. — В общем, полгода назад родила наша невестка. Мальчика, большого, красивого, просто загляденье. Я уже и не мечтал стать дедом, а вот, довелось.

Как ребенка из роддома забрали, мне сын объявил, что они решили назвать первого сына Йосефом, в честь моего отца, погибшего в гетто. Теперь уже я расплакался, точно малое дитя. Даже сейчас, как рассказываю вам об этом, слезы глаза туманят.

Старик вытащил из кармана платок, промокнул глаза, спрятал его обратно в карман и продолжил.

— На обрезание мы решили сделать такой подарок, чтобы мальчик всегда помнил о деде с бабкой. Не пожалели денег, купили кубок для кидуша. Кубок из чистого золота. Раньше из таких цари пили или самые великие ребе. Отнес я кубок к ювелиру и попросил выгравировать на нем имя мальчика. За день до брита прихожу забрать кубок, и вижу, что этот раззява написал не Йосеф, а Йосеф-Хаим.

— Как же так, — спрашиваю, — мы же о другом договаривались!

Ювелир сначала не понял, а потом посмотрел, побледнел, покраснел и говорит:

— Я хожу на уроки Торы, где учат комментарии Бен Иш Хай[19]. А его звали Йосеф-Хаим. Вот мне это имя и втемяшилось.

— Что же теперь делать, — спрашиваю, — как исправить?

— Никак, — отвечает, — если стереть, некрасиво получится, испортится вещь. Оставьте как есть. А меня простите, не по злому ведь умыслу получилось, ошибка вышла. Все ведь ошибаются, и я ошибся. Денег я с вас за работу брать не стану, просто простите!

Ну что тут делать? Кричать на него, ругаться, ногами топать — делу не поможет. Ювелир в отчаянии, вещь дорогая, если я потребую вместо испорченного новый кубок, убыток большой, солидный убыток.

«Зачем Йосефу начинать жизнь с обиды? — думаю. — Если я потребую замены, этот ювелир еще долго меня проклинать будет. Меня и ребенка. А у обид людских есть вес. И еще какой!»

Забрал я кубок, отнес его домой, поставил в шкаф, а на брит купил другой подарок. Слава Б-гу, средствами Он меня снабдил, могу позволить хоть каждую неделю такие подарки покупать.