Вера Крыжановская - Адские чары

Было около полуночи, когда Шепсу пришёл за Кирой. Они отправились в его саклю, но на этот раз он ввёл её в свою рабочую комнату, убранство которой живо заинтересовало Киру. Эта комната была более обширна, чем первая, где она была утром. Посредине изразцового пола был вделан блестящий металлический лист, вероятно стальной, судя по его синеватому отливу, очерченный несколькими синеватыми кругами.

На крытом красной материей столе стоял серебряный таз с водой; в стеклянном шкафу виднелись разнообразные склянки и бутылки, свертки и пучки сушёных трав. На доске у стены висели разной величины кинжалы и длинный остроконечный меч. По углам стояли треножники, а за занавеской виднелся индийский многорукий идол, в каждой руке которого было вставлено по восковой свече разного цвета: синей, красной, зелёной, жёлтой, оранжевой и т. д.

В комнате чувствовался резкий, но живительный запах.

Шепсу поставил Киру у покрытого красным стола, окружил её железным с каббалистическими знаками обручем, в который вставил сорок горящих восковых свечей, и дружески просил её не двигаться, а главное — не бояться, на что та утвердительно кивнула головой. Да и на самом деле, её охватило такое чувство уверенности в силе и власти этого удивительного человека, что всякий страх исчез.

Шепсу, между тем, зажёг огонь на треножниках и, став на металлический диск, вынул из-за пазухи жезл с семью узлами. Отвесив поклоны на все четыре стороны, он сделал магическим жезлом над головой каббалистические знаки, которые вспыхнули фосфорическим огнём, а затем запел на неизвестном языке песнь, то протяжным, то ускоренным темпом.

От треножников поднимался спирально дым, наполняя комнату сероватой, прозрачной дымкой, и в то же время слышался смутный шум, словно шелест сухих листьев. Вместе с тем, стены комнаты стали как-будто отодвигаться и исчезать в туманной дали, что вокруг мага теснились целая толпа: одни в черкесках и папахах, другие — серых одеяниях, с белыми тюрбанами на головах. Все они казались настоящими людьми, настолько оживленны были их лица: глаза блестели, тела казались плотными, а между тем, ноги не касались земли, и лёгкие, изумительно плавные движения отличали их от живых существ. Толпа волновалась, двигалась и размахивала руками, Шепсу отдавал, как будто, приказания, распоряжался и получал ответы.

Вдруг толпа отхлынула, стала бледнеть и растаяла в тумане; в то же время огонь внезапно погас на всех треножках.

Тогда Шепсу взял со стола большую толстую свечу красного воска, покрытую каким-то золотыми и чёрными знаками, вывел Киру из круга, подал ей свечу и, накрыв затем голову куском красного сукна, велел идти за собой; сам же он понёс корзину с чем-то прикрытым холстом.

По выходе из дома они обогнули утёс, идя по краю обрыва и очутились на выступе над пропастью. Сбоку в скале оказалась ниша, над которой высечен был крест, увенчанный треугольником, такой же знак был и на земле перед входом. Два дымившихся факела по бокам озаряли внутренность грота красноватым светом.

Шепсу приказал Кире стать в нише на колени, а на покрывшее её голову сукно положил смоляной шарик и зажёг его.

— Не выпускай из рук и крепко держи свечу, что бы там ни увидела, не бойся. При мне никакая опасность тебе не грозит, — сказал он.

Стояла тёмная, но тихая и благоуханная ночь; лучистые звёзды ярко сверкали на тёмной лазури неба, и луна, в ущербе, казалась золотым серпом, повисшим над землёй.

Когда Кира вошла в нишу, явился виденный ею по приезде молодой человек, звавшийся Гассаном, которого она считала учеником мага.

На самом краю пропасти, из глубины которой доносился рёв горного потока, была низкая, кубической формы глыба базальта, словно жертвенный камень; а сверху на каменном столбе висел колокол.

Одетый в белую длинную рубашку и опоясанный серебряным поясом, Гассан принялся немедленно накладывать на камень угли и смолистые куски дерева; полив всё дёгтем, он положил сверху железный треугольник и поджёг костёр.

Шепсу вынул за это время из корзины лук и семь стрел, которые и вставил в треугольник так, чтобы острия были в огне; а затем он достал ещё новый стальной нож, лезвие которого ярко блестело при свете костра, переливаясь радужными цветами.

Взяв в руки зурну и аккомпанируя себе лёгкими аккордами, он запел какую-то удивительно мрачную, протяжную песню, а Гассан в это время медленно ударял в колокол заставлял дрожать каждый нерв. Через некоторое время издали донёсся глухой шум, разраставшийся с каждой минутой.

Сначала слышался точно грохот нагруженных телег, топот сотен лошадей и лязг цепей; потом раздались дикие вопли, вперемешку с жалобными стонами, звериным рычанием и взрывами дьявольского хохота; наконец, стало доноситься пение, то мрачное, похоронное, то радостное, свадебное.

Из глубины пропасти заблестел свет яркий и красный, словно зарево пожара. Шепсу поднял руку с ножом и сделал в воздухе знак. Тотчас громадный, красный, фосфорически блеснувший крест появился над бездной, а из тьмы показались существа, которых Кира видела в лаборатории мага. Они тащили какую-то тень, которая отбивалась и неистово кричала, как живая.

У отвратительного призрака, полуженщины, полукозы, ноги оканчивались копытами, а руки — когтями. Несмотря на искажённое бешенство зеленоватое лицо, полузакрытое мохнатыми космами седых волос, Кира узнала Малейнен. Над её челом возвышались загнутые рога, а налитые кровью и вылезавшие из орбит глаза горели чисто дьявольской злобой; от её дикого рёва у ужасающих кощунств содрогались казалось, окружавшие скалы, так что Кира удивлялась впоследствии, как могла она пережить весь этот ужас и не сойти с ума…

А Шепсу снова, на этот раз уже своим жезлом, чертил в воздухе каббалистические знаки и зычным голосом, покрывавшим весь этот гам, произносил магические формулы.

Схватив затем лук, он наложил и пустил стрелу с раскалённым остриём, и та со свистом впилась в грудь ведьмы. Так он выпустил и остальные стрелы, которые пронизывали рога, когти и копыта чудовища, и каждый раз при этом раздавались глухие взрывы.

По мере того, как раскалённые стрелы врезались в дьявольские атрибуты ведьмы, чудовищное тело Малейнен страшно преображалось, съеживаясь и вытягиваясь.

Вместо неё на скале уже сидели гиена с дико горящими глазами; кровавая пена капала из её разинутой пасти, а над головой заблестела яркая звёздочка, как видимый знак её былого человеческого достоинства.

Шепсу взял тогда магический нож, накаляя его на огне костра, и стал бить по нему молотком. При всяком ударе на лезвии появлялся таинственный знак, и с последним ударом внезапно погас огонь, и всё погрузилось во тьму и тишину.