Галина Островская - Талисман жены Лота

Она шла, как на казнь.

За подол платья цеплялись изогнутые ветки с древа отречения...

Шел проливной дождь отчаяния.

Не светило солнце и не было иного источника света.

Она встала у порога, не решаясь ни позвонить в дверь, ни уйти назад. В глазах умирала жизнь.

– Войди! – она увидела, как зазияла темнотой прихожая.

Вошла.

Фаруда, страшно ошупывая воздух возле Аглаи, схватила ее за запястье и повела за собой.

Шли вчерашним путем. Бесконечный коридор, винтовая лестница, дверь.

– Войди! – услышала женщина еще раз.

Она посмотрела на Фаруду и увидела ее... молодой.

Вскинутую голову украшали цветные многослойные платки... Напоенные живыми водами глаза влажнели на смуглой коже точеного лица. Нежный ветерок поцелуями блуждал в губах.

– Иди! – Фаруда подтолкнула Аглаю к двери.

Та взялась за извивающуюся в бронзе змею дверной ручки, снова посмотрела на ливийку. Темное, как кора старого дерева, лицо, угасшие очаги глаз, сломанный клинок губ...

Аглая дернула дверь на себя...

Вульф сидел в кресле, в руках у него были стариковские четки.

Три Беды стояли рядом с ним и вплетали в волосы серебряные нити. Этих красивых женщин, полуодетых и гибких, он не видел, но чувствовал их незримые прикосновения и тихие перешептывания.

– Если она не придет, он наш... – шепнула одна, Хозяйка сегодняшних похорон.

– Он наш... – усмехнулась самая старшая, угощавшая вчера в старинном баварском замке знать, собравшуюся отдать последние почести ушедшему из жизни барону фон Либенштайну.

– Она точно не придет? – неуверенно глянула на подруг самая молодая.

– Она... – задумалась первая, частым костяным гребнем расчесывая волосы Вульфа. – Думаю, что да. Сестра постаралась.

– Она же не смогла ничего сделать! – разозлилась вторая. – Сестра рассчитала время до секунды и прикоснулась к ней! Но кто-то вмешался. Не знаю, кто, но он был явно сильнее.

Первая нежно улыбнулась говорящей и совсем тихо произнесла:

– Я о другом... К ней приходила сегодня Машенька... Она все сделала, как надо... Она умница, эта Машенька... Я, пожалуй, отблагодарю ее...

Молодая Беда насторожилась:

– Мне кажется, кто-то идет...

– Да нет! Фаруда теперь сюда не сунется: она была у Камня последних предупреждений... Она знает, что мы здесь, но не войдет... Ей нельзя вмешиваться... И она не сможет вмешаться, даже если Госпожа пожалует. Ей запретили...

Вульф пошевелился. Подруги переглянулись и тихонечко засмеялись.

– Жалко, что прямо сейчас мы его не можем увести за собой, – игриво проведя пальцами по лицу мужчины, сказала одна из Бед.

– Жалко, – вторила ей другая.

– Кто-то идет, – одергивая хитон, громко и тревожно сказала юная рыжеволосая красавица-Беда.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Аглая.

Юная Беда обвила руками Вульфа и нежно провела языком по его виску.

Две другие, продолжая расчесывать избранника могильными гребнями, насмешливо смотрели на женщину.

– Я обещала прийти... Я... – сказала Аглая, не двигаясь с места.

Вульф молчал, глаза его были закрыты.

Смутное чувство присутствия чего-то нехорошего заставило гостью оглядеться...

Одна из Бед скинула хитон и припала устами к губам мужчины. Похотливые движения ласкающих чресла рук становились все быстрее...

Вульф молчал, закованный в кольчугу беспамятства. Он не видел Аглаю.

Зато ее хорошо видели Беды, одна из которых, изогнувшись всем телом, страстно приникла к человеку в траурных одеждах.

– Ты пришла, – шепнул Вульф. – Ты...

Аглая замерла, сделала шаг вперед, еще шаг...

Подчиненная силе, которая была выше ее...

Подчиненная закону законов, она сделала еще один шаг – и оказалась в объятьях горячих, пахнущих раскаленной пустыней рук, гладящих ее, ласкающих ее, несущих спасение...

– Я здесь... – шепнула она, – я здесь, я с тобой... ты не умрешь...

Аглая чувствовала, что на нее кто-то смотрит. Кто? Вульф низко склонил голову, он, должно быть, спит, и сон его глубок. Огляделась еще раз. Никого. Конечно же, никого. Кто еще может быть в этой аскетически обставленной комнате дома? Она стояла в раздумье. Вдруг с новой силой в памяти закружились полуистлевшие письма, заворочался ключ в незапертой шкатулке, пахнуло гарью и предательством. Она отступила назад. И увидела незримое – беду.

В глазах той смеялись ледяные злобные осколки, скользкие руки-стебли обвивали сидящего, все плотнее и плотнее затягивая мертвый узел.

– Я не спас тебя, – услышала она слабый задушенный стон Вульфа, – я обрек тебя на мучения...

Отблеск огня пал на его лицо, готические шпили вонзились в горло.

– Я опоздал... Казнь перенесли...

Аглая очнулась. Дорога к счастью показалась ей невероятно короткой – всего несколько метров. Надо лишь одолеть их... Надо... Сейчас... Но как? Ноги не слушались, словно она стояла по пояс в озере с раскачивающимся дном.

Последний час

От оконного проема отделилась плотная тень. Стылым сургучом запечатало глаза Аглае.

Больше она ничего не видела – ни Вульфа, ни комнату с вдруг исчезнувшим потолком, ни самого Ангела Смерти.

Остамело тело, игла боли проколола насквозь оба виска, мертвые пальцы беззвучия сжали горло.

Но душа все видела. Она видела, как тень выросла, как взметнулись ее многослойные крылья, как нечеловеческая эта сущность начала поглощать жизнь молодого мужчины. Его – Вульфа! – жизнь.

Она, Аглая, была ничтожной песчинкой пред стихией смерти – механической парализующей стихией. Не песчинкой даже. Ничем, никем.

Душа ее припала к ногам любимого, но была сметена безжалостной рукой, беспалой силой.

Душа ее метнулась к Богу. Бог молчал.

Чудовищный смерч тишины поглотил последний бой купленных у старухи часов, стоящих там, внизу, в кабинете. Стрелки вмерзли в циферблат, остановившись вместе с жизнью.

– Нет! – закричала Аглая.

Не она – ее душа.

– Нет!!! – раздался крик сожженной на костре.

– Нет... – мертвые камни Мертвого моря содрогнулись от стона жены праведного Лота.

Многокрылая Ангел-Машина, потусторонняя мощь замерла.

Аглая в ту же секунду поняла смысл сплетенных в магическую формулу букв на талисмане.

ВОЗЖИВИ. НАДЖИВИ. ЖИВИ.

– Возживи – надживи – живи, – произнесла она громко, глядя на талисман, который непонятно как оказался на полу, в центре комнаты.

Бирюзовые пластины его сошлись в пирамиду.

Золотые спирали стали тоннелями в огнедышащий мир творения.

Сквозные знаки-бобы – зернами Мира Тонкого.