Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1

И они уйдут, а ты останешься, как дура, со своей нелепой и никому не нужной откровенностью.

Звонок. Время истекло, пора выбирать. Не между добром и злом, а между собой и тем, кто никогда не проигрывает и никому не кажется нелепым.

Катерина, задрав подбородок (так всегда делала Китти, чтобы войти в боевое настроение — почему бы не попробовать?), открыла дверь.

На пороге стояла… Апрель. На этот раз на ней было вполне современное платье — черно-белое в огурцах, совсем летнее, тонкий узор, вспыхивая крапинками и листочками, удивительно напоминал разводы пепла на белом снегу — скоропись огня и льда. В руке у Апрель была катина сумка с продуктами. Забрезжила надежда: значит, это не она! То есть Апрель здесь из-за катерининой рассеянности, а витькина возлюбленная — не Апрель, раз так, то пусть будет кем угодно, лишь бы не богиней безумия.

— Вот, ты у Таточки забыла, — не здороваясь, деловито сообщила Апрель, протягивая Кате сумку. Катерина радостно закивала и уже открыла рот, чтобы разразиться благодарственным монологом… — А Витя дома?

Катерина медленно-медленно закрыла глаза. В голове ее, вращаясь и бликуя разными цветами, словно заставка на экране компьютера, крутилась длинная фраза из романа «Любовь во время чумы»: «Трансито Ариса была свободной сорокалетней женщиной, и ничтожное существование, которое она влачила, ни в коей мере не удовлетворяло ее природного стремления к счастью, а потому она переживала любовные дела сына как свои собственные». Любовные дела сына как свои собственные…

Катя подождала минуту или две, пока цитата из Маркеса не растворится в темноте, пока самый оттиск реальности, зеленоватый, будто полярное сияние, не потускнеет на внутренней поверхности век. Апрель терпеливо ждала.

Очевидно, она постоянно сталкивается с подобной реакцией, подумала Катерина. Рядом с нею все ведут себя как бог на душу положит — вернее, как на душу положит богиня. Богиня безумия. Потом им всем приходится расплачиваться за краткие мгновения, ну хорошо, за краткие часы свободы. И тогда уж они — нет, мы! — мы начинаем закрывать глаза и пережидать растворение оттиска реальности на сетчатке глаза, мучительно надеясь, что и сама реальность как-нибудь растворится и утечет себе вдаль с весенними ручьями.

Пора оставить эти надежды и прийти в себя. Да, твой сын связался с богиней безумия — но разве в то же время с нею не связалась ты? Ты боялась, чужой возрастной кризис крепко шарахнет по Витьке, ранив его нежную мальчишечью душу — можешь на сей счет не волноваться, у богинь не бывает возрастных кризисов. Ты не хотела, чтобы мнимая доступность любовницы повернулась и другой своей стороной: преследованиями, истериками и шантажом — не сомневайся, это существо не станет звонить и сулить суицид, если к ней сей же час не приедут и не займутся сексом с бедной больной женщиной. Разве что твой сын начнет звонить, истерить в трубку и даже бросаться из окна, под поезд, в омут головой. Ты вела себя именно так, попав в сети Мамы Лу. Помнишь?

— Ма, какого черта? — тоскливо поинтересовалась Катя, мысленно отказываясь от всех данных себе обещаний: не прятаться под маской Китти, быть собой, уважать выбор сына, бла-бла-бла.

Против Мамы все отвергнутые средства казались хороши, но слабоваты. Любую маску, любую попытку манипуляции Ма просечет с ходу и высмеет безжалостно. Заставить ее уйти невозможно: Мама Лу вернулась из трехсотлетней дали, вернется и оттуда, куда пошлет ее слабый человеческий язык, что в форме заклинания, что в форме ругательства.

— Я — Апрель, — буквально по слогам произнесла богиня безумия и вошла в прихожую. — Туфли снимать?

— Снимай, — склочно заявила Катерина и без всяких объяснений удалилась на кухню. Ишь! Думает, я поверю. Думает, я не знаю, как Мама Лу рушит заслоны и сносит плотины. Думает, я прощу ей, гадине черномазой, мою смерть — довольно мучительную, между прочим. Думает, я…

— А это что?

Апрель стояла на цыпочках возле плиты, сняв крышку с сотейника и заглядывая в него с изумленно-восторженным видом. Совсем еще девчонка, господи!

У Кати вдруг защемило сердце. Кто знает, сколько лет эта девчонка живет под двойной, нет, тройной властью: белоглазая чудь-полуденница Лисси, черная на лицо и на всю душу Лу, человеческая личность Апрель — и каждая из года в год берет свое, еженощно пускает клубок по ухабистому склону горы и ежедневно сматывает нить обратно. Сколько еще продержится нитка, которая из трех лопнет первой? И не лучше ли быстро иссякнуть, напитав одного жадного демона, чем долго-долго кормить жестокую троицу, духовных Лебедя, Рака и Щуку?

— Это лобио, — ворчливо ответила Катя и вручила Апрель ложку. — Помешай, но не пробуй. В нем чеснок, целоваться потом не сможешь.

— А там в сумке, — всполошилась Апрель, — столько всего! Надо в холодильник поставить. И еще я мороженое купила. Виктор любит мороженое.

— Это я люблю мороженое, — усмехнулась Катерина. — А Виктор любит колбасу, газировку и тебя. Давай уж, рассказывай, зачем тебе сдался мой оболтус.

Я изо всех сил стараюсь повернуть в русло семейной комедии, думала Катя. Я видела сотни, тысячи, миллионы этих комедий, где встреча потенциальной невестки с потенциальной свекровью происходит именно так: неловкая и нелюбезная встреча, однако общие интересы находятся, после чего следует завуалированное согласие со стороны мамаши — какового согласия, антр ну,[22] у старушки никто не спрашивал… Затем непременно подваливает толпа родственников, хороших людей, хоть и мудаков изрядных, все садятся жрать и выпивать, слово за слово пришелица ляпает нечто ужасное, ее хором опускают, суженый-ряженый вступается за свою обже в неполиткорректной форме, мамаша падает в обморока, папаша учит охламона щадить чувства женщин, в ходе поучений девицу прощают и дают молодежи добро на секс, который, собственно, у молодежи уже был.

Сколько ни смейся над искусством, жизнь вовсю ему подражает.

Вот и мы сейчас славно пощебечем над кастрюльками, потом придет Витька, из маленькой комнаты выберутся Наама и Цапфуэль, вовремя слинявшие с кухни, все мы, словно нормальные люди с нормальным животным, примемся есть скучные разносолы, рассказывать скучные истории, с трепетом дожидаясь момента, когда богиня безумия обнаружит свою разрушительную сущность.

Главное, определить, кто из нас — бабочка в плафоне, хладнокровно решила Катерина. Только бы не Витька. Пусть я, только бы не он. Он точно не сумеет выбраться. И сгорит.

— Тебе кажется, это хитрый заговор, да? — сочувственно спросила Апрель. — Чтобы ты не могла отвертеться от охоты за зеркалом Мурмур?