Чарльз Уильямс - Война в небесах

— Против чего же молиться? — вскричал герцог.

— Не надо «против»! — ответил архидиакон. — Молитесь, чтобы Творец Вселенной укрепил Свое творение, и оно радовалось справедливости Его воли.

В комнате воцарилась глубокая тишина, но в самой ее сердцевине нарастало сознательное усилие. Тренированная воля священника пришла на помощь его менее умелым собратьям, направляя их, настраивая на волну своего сосредоточения. Он отозвал назад их мысли, мечущиеся во мраке, ищущие противника, увел их из мира противоположностей, привел в обитель покоя. Теперь, образовав единое целое, они неуклонно возводили вокруг священного сосуда живую нерушимую башню. Камни этой башни омывала их общая жизнь, и каждый из них, особенно священник, самый живой и трезвомыслящий, чувствовал, что именно она сопротивляется сейчас какому-то напору снаружи. Да, башня была защитой, но в ней не было воинственности, только спокойная уверенность и непоколебимость.

Раз или два герцогу почудились чьи-то осторожные шаги позади него, прямо здесь, в комнате, но его так связывали узы общего делания, что он не мог даже повернуть голову. Раз или два Кеннет ощутил чью-то насмешку, присутствие чужой циничной воли. А может быть, не совсем чужой? В памяти неожиданно всплыли его собственные избитые фразы: «миру не дано судить», «человек выбирает между манией и глупостью», «что за болван этот Стивен!» Воспоминание не исчезало, он вспоминал все больше праздных слов, и оправдывался, и невольно отыскивал доводы в свою защиту. Понемногу ему открывалось все его поверхностное высокомерие и он все сильнее хотел обратить туда, на Него, сокрушенное внимание.

Священник тут же почувствовал, что оборона слабеет. Он пока не знал причины, но ощущал плоды — Грааль в его руках снова задрожал. Он нырнул еще глубже в пучину Божественной воли и, погружаясь, услышал высоко над собой свой голос:

«Молитесь!» Кеннет тоже услышал и понял свою слабость.

Отбросив самокопание, он, как мог, сосредоточился и подчинился общему делу. Однако атака продолжалась: для одного — звук шагов, шепот, неслышное прикосновение; для другого — слабый смешок, циничная издевка, укол памяти; для третьего — давление чужого духа, которому сопротивляется не сам он, но то, чем он жив. Под этим давлением Грааль вибрировал сильнее, когда не удавалось погасить очередной удар чужой воли, или замирал, когда трое достигали единого, совершенного покоя. Архидиакон едва осознавал цель этого нападения. Какая-то разрушительная сила вышла на волю и хочет не столько отбить у них Чашу, сколько обратить ее в ничто, уповая на хаос. Так же смутно он видел: острие этой силы — мятежный дух Грегори, но сама она исходит из тьмы у него за спиной. Теперь архидиакон различал и слабое сияние, окружавшее Грааль, и тонкие стрелы энергии, летящие в него. Да, он держал в руках простой сосуд, но именно этот сосуд в давние времена стал кладезем сил, против которых ополчилась теперь чужая воля. Но на ее пути встали, объединясь, три души, помогая силе, заключенной в Чаше, и архидиакон все явственней ощущал, как при многих Евхаристиях, что Чаша — это центр, но центр — не в ней, а в Том, Что неизмеримо превосходит его. Было так, словно невидимый священнослужитель сообщил ему, архидиакону, безмолвие и ведение; и с этого мига не стало Чаши и священника, но возникло Таинство и Его вершитель. Ощущение это вскоре исчезло, едва отмеченное сознанием, но осталась уверенность: атака отбита, хотя бы на какое-то время. Ясные и четкие контуры Чаши проступили перед его глазами, стенки ее отражали лишь огни люстры, горевшей под потолком.

Архидиакон вздохнул, расслабил стиснутые пальцы и оглянулся на своих соратников. Герцог уже выпрямился и недоуменно озирался но сторонам. Кеннет медленно вставал с колен, лицо его было печально. Архидиакон поставил потир на стол.

— Так, — с трудом произнес он. — Что бы это ни было, оно выдохлось на время. Пойдемте отдохнем.

— Я все время слышал какие-то звуки, — по-прежнему озираясь, сказал герцог. — Вы думаете, безопасно оставлять его здесь?

— Совершенно безопасно, — кивнул архидиакон.

— Что это было? — спросил герцог.

— Поговорим завтра, — устало попросил священник. — Этой ночью Грааль охранит себя сам.

Глава 11

Мазь

Накануне сверхъестественной попытки уничтожить Грааль Грегори Персиммонс потратил целый день на визиты. Сначала вместе с начальником полиции Хартфордшира он зашел в лавку на Лорд-Мэр-стрит. Они пробыли там недолго. Узнав все, что нужно, полковник взял такси и укатил в Скотланд-Ярд; а Грегори направился в сторону метро на Голдерс Грин. Однако стоило машине с полковником скрыться за углом, как Грегори развернулся и чуть ли не бегом вернулся в аптеку.

Грек успел впасть в свой обычный столбняк, но при виде Грегори глаза его блеснули.

— Вы поняли, что произошло? — приглушенным голосом спросил Грегори. В этом мрачном месте по-другому говорить не хотелось.

— Видимо, его обнаружили, — проговорил грек и повернул голову навстречу тому, кто вышел из задней комнатки. Маленький, суетливый, настороженно собранный, он был стар, лицо, обрамленное бородой, выдавало в нем иудея.

— Слышал? — спросил его грек.

— Слышал, слышал, — забормотал старик, гневно глядя на Грегори. — Давно вы об этом знаете? — спросил он с плохо сдерживаемой яростью.

Грегори даже отступил на шаг.

— О чем? Что он у них? Он попал к ним только сегодня утром.

— Давно вы знаете, что это именно он? — спросил старик. — Сколько времени мы потеряли! — Он подошел к греку и схватил его за руку. — Ладно, мы еще не опоздали. Сегодня же ночью займемся им.

Грек едва повернул голову.

— Займемся, если хочешь, — согласился он. — Думаешь, так будет лучше?

— Ха! Лучше! — воскликнул старик. — Еще бы не лучше! Это же оплот силы! А теперь мы разнесем его в пыль, в прах! Да очнись ты, Димитрий! Я тебя не понимаю.

— Это неважно, — откликнулся грек. — Когда-нибудь поймешь. Когда понимать станет уже нечего.

Старик хотел что-то сказать, но тут вмешался Грегори, обеспокоенный его последними фразами.

— Что вы задумали? Что значит «разнесем в пыль»?

Да вы с ума сошли! Неужели вы хотите уничтожить его?

Сообщники взглянули на него, старик — с презрением, Димитрий — с едва заметным удивлением.

— Мы с Манассией, — отвечал он, — собираемся уничтожить Чашу.

— Как это уничтожить? — взорвался Грегори. — Уничтожить! Да ее же можно использовать. Сотни раз, на сотни ладов! В ней — сила. У меня мальчишка смотрит в нее и видит черт знает что!

— Именно потому, что в ней — сила, ее и нужно уничтожить, — яростно зашептал старик, перегнувшись через прилавок. — Неужели вы еще не поняли? Они создают, мы уничтожаем! Они мешают нам, мы — им. Когда-нибудь мы уничтожим весь мир. Можете вы так ее использовать? Что мы, дети, чтобы гадать на ней, или искать клад, или соблазнять кого-то? Уничтожив ее, мы уничтожим еще один их оплот, приблизимся еще на шаг к тому часу, когда мы восстанем против небес и они падут.