Дин Кунц - Мертвый и живой
– Итак, – продолжил Джоко, – Джоко проходит весь путь до кухни. Это долгий путь, потому что дом такой большой… этот воображаемый дом, о котором мы говорим. Он находится где-то еще, например, в Сан-Франциско, большой дом. Джоко нужно срочно отрезать ногти на пальцах ног. Если он не отрежет, все будет кончено. И тут Джоко видит бананы. И в следующую секунду Джоко жонглирует бананами, прыгая по кухне в Сан-Франциско. Прыгая, или кувыркаясь, или накручивая пируэты, или делая еще что-то глупое, глупое, глупое. Джоко забывает о ноже, а потом уже поздно отрезать ногти на пальцах ног, слишком поздно, пальцы ног ушли, Джоко опять лажанулся, все кончено, это конец ВСЕМУ!
Эрика похлопала его по бородавчатому плечу.
– Все нормально. Все хорошо.
– Ты понимаешь, о чем говорит Джоко?
– Да, понимаю, – солгала Эрика. – Но я бы хотела какое-то время подумать о том, что ты сказал, день или два, может, неделю, прежде чем дать ответ.
Джоко кивнул.
– Это справедливо. Джоко слишком уж много нагрузил на тебя. Ты так хорошо слушаешь.
– А теперь давай вернемся к чему-то особенному, что ты хотел бы, но думаешь, что не заслуживаешь, – предложила Эрика.
Умильное выражение вернулось на его лицо, что очень устроило Эрику, огромные желтые глаза засверкали от радостного волнения.
– Ты и представить себе не можешь, как Джоко хочет получить шутовской колпак.
– Какой шутовской колпак?
– Любой, лишь бы он был очень забавным.
– Этой ночью я тебе шутовской колпак не найду.
Он пожал плечами.
– Когда угодно. Если найдешь. Джоко… он его не заслуживает.
– Да, ты говорил. Но я обещаю, что за день-другой найду шутовской колпак и принесу тебе.
Несмотря на трудности, с которыми могла столкнуться Эрика в поисках шутовского колпака, ее авансом вознаградила благодарность, которую она увидела в его глазах, блеснувшие в них слезы счастья.
– Ты – такая добрая женщина. Джоко поцеловал бы тебе руку, только не хочет вызывать у тебя отвращения.
– Ты – мой друг, – и она протянула руку.
Прикосновение безгубого рта оказалось еще более неприятным, чем предполагала Эрика, но она бровью не повела, наоборот, улыбнулась.
– Спасибо тебе, мой милый друг. А теперь, я надеюсь, ты сможешь кое-что для меня сделать.
– Джоко почитает тебе книгу. Две книги сразу, и одну – сзаду наперед!
– Ты почитаешь мне позже. Сначала я хочу узнать твое мнение по одному делу.
Тролль схватил стопы руками, принялся раскачиваться взад-вперед.
– Джоко ни о чем ничего не знает, кроме ливневых канав, крыс и жуков, но он попытается.
– Ты – Джонатан Харкер, или был Харкером, не важно. Поэтому ты знаешь, как скудна эмоциональная жизнь Новых людей. Если говорить об эмоциональных реакциях, то у них эти реакции сводятся к зависти, злобе и ненависти, единственным эмоциям, которые можно обратить на себя. И они не могут вести к надежде, поскольку Виктор говорит, что надежда ведет к стремлению обрести свободу, к неповиновению и мятежу.
– Джоко теперь другой. Джоко чувствует много большого и хорошего, и очень этому радуется.
– Да, я заметила. В любом случае, у меня нет необходимых знаний или кругозора, чтобы понять, почему такой гений, как Виктор, создал Новых людей именно такими. Только я, его жена, отличаюсь от остальных. Мне ведомы унижение и стыд… которые странным образом ведут к надежде, а надежда – к нежности.
Тролль, по-прежнему держась руками за стопы и раскачиваясь, поднял голову, посмотрел на нее.
– Ты – первая, из Новых людей или из Старых, кто обошелся с Джоко по-доброму, – и из его глаз покатились слезы.
– Я надеюсь на многое, – продолжила Эрика. – Я надеюсь день ото дня становиться лучшей женой. Я надеюсь увидеть одобрение в глазах Виктора. Если со временем я стану хорошей женой и больше не буду заслуживать взбучки, если со временем он начнет ценить меня, я попрошу его позволить и другим Новым людям иметь надежду. Я попрошу Виктора дать им лучшую жизнь, чем та, что у них сейчас.
Тролль перестал раскачиваться.
– Не проси что-либо у Виктора слишком скоро.
– Нет. Сначала я должна стать лучшей женой. Должна научиться идеально ему служить. Но я думаю, что смогу стать такой же, какой была королева Есфирь для своего короля Артаксеркса.
– Помни, – вставил тролль, – Джоко – невежественный. Невежественный неудачник.
– Они – персонажи из Библии, которую я никогда не читала. Есфирь была воспитанницей Мардохея. Она убедила короля Артаксеркса, своего мужа, не уничтожать ее народ, иудеев, как того добивался Аман, влиятельный сановник при царском дворе[14].
– Не проси что-либо у Виктора слишком скоро, – повторил тролль. – Это мнение Джоко. Это мнение Джоко, на котором Джоко очень настаивает.
Перед мысленным взором Эрики возникла Кристина, лежащая на полу в спальне, у самой двери, застреленная четырьмя пулями, которые пробили оба ее сердца.
– Я хотела узнать твое мнение не об этом, – она встала. – Пойдем со мной в библиотеку. Я хочу показать тебе кое-что странное.
Тролль замялся.
– Я, кто я есть, вышел из него, кем он был, только несколькими днями раньше, и я, который Джоко, увидел уже столько странного, что мне хватит этого до конца жизни.
Она протянула ему руку.
– Ты – мой единственный друг в этом мире. У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться.
Джоко вскочил, поднялся на мыски, словно собрался сделать пируэт, вновь замялся.
– Джоко нельзя высовываться. Джоко – тайный друг.
– Виктор уехал в «Руки милосердия». Слуги – в глубине поместья, в общежитии. Весь дом в нашем распоряжении.
Мгновение спустя тролль опустился на стопы, взял ее руку.
– Это будет очень, очень забавный шутовской колпак, да?
– Очень, очень забавный, – пообещала Эрика.
– С маленькими колокольчиками?
– Если я найду шутовской колпак без колокольчиков, то сама пришью их, сколько ты пожелаешь.
Глава 43
В коридоре за коридором, в лаборатории за лабораторией, в комнате за комнатой, на лестницах, в туалетах, кладовых затихала жизнь.
С заложенными кирпичом окнами ни один звук не проникает в «Руки милосердия» снаружи.
Тут и там группами лежат лишенные мозга тела. Все они – ИСКЛЮЧЕНИЯ.
В пределах видимости никто не шевелится.
Хамелеон следует за дразнящим запахом МИШЕНИ, пока эти феромоны не приводят его к рабочему столу в главной лаборатории, где никого нет, прежде всего, нет источника этого запаха.
В разуме Хамелеона шевелятся смутные воспоминания об этой огромной комнате. Более ранних воспоминаний у него, похоже, и нет.
Воспоминания Хамелеона не интересуют. Он живет ради будущего, ради разъяряющего запаха МИШЕНЕЙ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});