Между двух огней - Кристофер Бьюлман
Люди кричали и торговались, как и до болезни, только делали это подальше друг от друга. Разносчики нараспев зазывали собравшихся:
Соль из Бретани и Франш-Конте,
Что спасет твою плоть, если ты ее не купишь?
Индиго, индиго-драгоценный и голубой,
как грудь павлина и его гордый хвост.
Кто купит мой мускус? Кто хочет заняться любовью?
Кролик, лиса и, в свою очередь, голубь.
Девочка, которая шла совсем рядом с группой, пока они пробирались по безлюдным улицам, теперь позволяла тащить себя то туда, то сюда, то отставая от группы, то неуклюже семеня впереди, так как она не привыкла носить паттены на ботинках. У нее было ощущение, что на этом рынке можно найти все, что она искала в Париже, но она полюбила блеск рынка как ребенок, который слишком долго сидел тихо. Она полюбила краски и оживленную торговлю, но особенно шум. Звуки иностранных языков особенно радовали ее, напоминая о том, что за горизонтами Нормандии и Парижа лежит целый мир: мир разнообразных провинций и бесчисленных городов и деревушек, которые, возможно, еще не все умерли.
На рынке Мон-Фетар не было недостатка в иностранцах; немцы, склонившись над штабелями железа, брызгали пивом сквозь усы и перекрикивались. Испанцы пели «Cuero, cuero, cuero de Córdoba»37 над обувью из такой тонкой кожи, что сквозь нее почти можно было видеть свет. Богемцы38 ритмично постукивали по свинцовым пластинкам и пели загадочные песни, скорее для развлечения, чем для того, чтобы привлечь внимание публики.
Дельфина полюбила их всех.
Самый большой и красивый киоск был у флорентийцев; они жили в городе давно и разбогатели, продавая ярко-красную флорентийскую шерсть мотками, которые притягивали взгляд с тридцати шагов. Теперь они носили чумные маски, делавшие их похожими на ужасных птиц. Перед ними стоял стол с чашей с водой, в которую нужно было опустить деньги, так как считалось, что это очистит их от дурного воздуха. Эти торговцы научились демонстрировать свои ткани с помощью двух палочек, и они развернули и замахали ими перед Аннет, когда она подошла ближе, хотя и не совсем близко; небольшие штабеля кирпичей отмечали границу, за которую нельзя было переступать ногам покупателей.
Но где же еда?
Когда священник, у которого громко урчало в животе, спросил Жеана, где находятся продавцы еды, резчик по дереву указал вперед, за группу спорящих мужчин. Приблизившись, они увидели сержанта с полицейским жезлом в руках, который кричал сквозь носовой платок на торговца, который продавал черепах, крошечных сов и других экзотических животных. Офицер указал на обезьяну жалкого вида в клетке.
— У этого зверя есть это. Ты должен сбросить его клетку в реку или сжечь, но в любом случае убери ее отсюда.
— Обезьяны не болеют чумой. Она просто устала. А кто бы не устал, когда ты на нее орешь?
— Обезьяны — просто маленькие человечки, так? Мерзкие маленькие человечки, которые кусаются и разбрасывают грязь. Говорю тебе, у нее чума.
Сержанту пришлось взывать к благоразумию, потому что с ним был только один человек, а у торговца, говорившего с гасконским акцентом, было несколько темнокожих парней, похожих на братьев, сидевших в непосредственной близости от посохов и ножей.
Группа продолжила путь, больная обезьянка встретилась взглядом со священником и уставилась на него со смущающим пониманием.
Теперь до них донеслись крики продавцов еды: лесных орехов, яблок, хрустящих пирогов со свининой. В одном ларьке было полно дичи, причем не слишком свежей; охотник, обливаясь потом в шляпе, сшитой по меньшей мере из трех лисиц, веткой с листьями отгонял мух от раздувшегося кролика.
— Волчьи шкуры! — рявкнул он им, указывая на внушительную стопку шкур. — Зима не за горами, знаете ли. Вам понадобятся хорошие меха для маленькой девочки. — Священник вежливо отмахнулся от настойчивости мужчины, вызвав у того что-то похожее на тихое рычание.
Следующими были торговцы рыбой, их карпы, осетры и черные окуни были разложены на мокрой соломе. От продавцов несло рекой, они были в коричневых от крови фартуках и блестели чешуей. Томас подошел было к большому карпу, но Жеан оттащил его в сторону.
— Только не в этом ларьке, — прошептал он. — У них есть ларек и на Правом берегу, и все, что там не продается, идет сюда. Они поливают их свиной кровью.
— Пусть мужчина посмотрит! — прошипел торговец рыбой.
Жеан издал звук, похожий на хрюканье свиньи.
— Это ложь! — сказал мужчина.
— С каких это пор хрю считается ложью?
— Брось, — сказала Аннет, когда торговец рыбой начал тереть ржавым филейным ножом фартук. Взгляд Томаса заставил его положить нож.
В другом рыбном ларьке было полно угрей, но ни Томас, ни священник, ни девочка не захотели их есть. Следующими были мясные лавки, где можно было купить множество мясных нарезок, хотя цены были убийственно высокими. Аннет поспорила с Жеаном о свиной лопатке, он поторговался и купил ее. Вскоре она нашла пакет с луком-пореем и чесноком. Затем две пригоршни лесных орехов; Аннет была счастлива, как никогда за последние несколько недель, и собиралась приготовить что-нибудь вкусненькое для их гостей.
Томас весело жевал кровяную колбасу, которую он нашел за денье, делясь кусочками со священником, пока его внимание не привлек звук катящейся бочки. Он подошел к столу, на котором были разложены новые яркие кольчуги, хотя они и не продавались.
— Почистить ваши доспехи, милорд? — пропел мужчина, слишком старый для украшенных фестонами украшений, которые он носил, поворачивая ручку, которая вращала бочку, наполненную песком и уксусом. — Десять минут, и ваша кольчуга засияет, как зубы Господни. — У него был вид оруженосца, возможно, того, чей сеньор умер. Когда он увидел, что Томас попался на крючок, он сказал: — Два денье, и все будет как новенькое, сэр. Лучше и дешевле вы не найдете.
Томас только начал снимать с себя пояс и сюрко, когда девочка закричала: «Отец Матье! Пожалуйста, подойди!» с такой настойчивостью, что он побежал, одной рукой придерживая пояс, а другой сжимая рукоять меча.
Священник и Томас прибыли одновременно и обнаружили Дельфину, стоящую возле тележки, принадлежащей продавцу религиозных товаров, — сгорбленному, бледному человечку с очень черными волосами, который, казалось, улыбался всему, даже тому, что к нему направляется Томас.
— Что, во имя Христа, это такое? — спросил Томас.
— Масло!
— Что?
— То самое масло, которым Мария Магдалина омывала ноги Иисуса! — взволнованно сказала девочка, слегка подпрыгивая на пятках. Она указывала на маленький глиняный пузырек, заткнутый пробкой.
— Конечно, это так. И я готов поспорить, что это тот самый молоток, которым забивали гвозди, —
