Фриц Лейбер - Ведьма

С подола платья капала на пол вода.

Губы разошлись. Голос напоминал монотонное журчание воды.

— Ты опоздал. Опоздал на минуту.

Глава 15

Они возвращались к этому вопросу уже в третий раз.

Норман начал раздражаться. Ему чудилось, будто он преследует робота, который движется по кругу, ступая на одни и те же стебли травы.

Уверенный, что снова ничего не добьется, он тем не менее спросил:

— Но как ты можешь потерять сознание и одновременно понимать, что ты его потеряла? Если твой мозг пуст, каким образом ты догадываешься о его пустоте?

Стрелки на его часах подползали к трем утра. В сумрачном гостиничном номере как-то по-особенному остро ощущались ночные холод и хворь. Тэнси в купальном халате Нормана и меховых тапочках сидела в кресле; голова ее обернута была полотенцем, а на коленях лежало одеяло. Раньше в подобном наряде она выглядела бы маленькой, но чрезвычайно привлекательной девочкой, но это раньше. Если размотать полотенце, под ним окажется череп с дыркой, через которую извлекли мозг, — именно такое чувство испытывал Норман, когда ему за разговором случалось взглянуть в глаза жены.

— Я ничего не знаю, — сорвалось с бледных губ. — Я только говорю. Мою душу забрали. — Голос принадлежит не ей, а телу.

Да, подумалось Норману, и тон этого голоса нельзя назвать даже наставительным: уж слишком он бесцветен.

Слова произносились размеренно, с одинаковой интонацией, походили друг на друга как две капли воды и напоминали монотонный шум какого-нибудь агрегата.

Меньше всего на свете Норману хотелось приставать с расспросами к этой карикатуре на человека, но он чувствовал, что должен любой ценой вызвать хоть какой-то отклик на застывшем, словно маска, лице, должен найти зацепку, от которой мог бы оттолкнуться в рассуждениях его собственный мозг.

— Тэнси, если ты говоришь о том, что творится вокруг, ты не можешь не воспринимать происходящего. Мы с тобой вдвоем, здесь, в этой комнате!

Запеленутая в полотенце голова качнулась из стороны в сторону, как у механической куклы.

— С тобой только тело. «Я» тут нет.

Он машинально исправил «я» на «меня», прежде чем сообразил, что во фразе нет грамматической ошибки. Он вздрогнул.

— Ты хочешь сказать, — спросил он, — что ничего не видишь и не слышишь? Что тебя окружает чернота?

Механическое движение головы, которое убеждало лучше всяких возражений, повторилось.

— Мое тело все видит и все слышит. Оно не пострадало. Оно способно выполнять самые разные действия. Но внутри пусто. Там нет даже черноты.

Утомленное сознание Нормана перескочило вдруг к основному постулату бихевиористской9 психологии: человеческие поступки могут быть удовлетворительно объяснены без обращения к психике, как будто ее вовсе не существует.

Что я, вот доказательство правоты бихевиористов. Впрочем, доказательство ли? Ведь в поведении этого… тела… начисто отсутствуют все те мелочи, которые в сумме и составляют личность. Манера Тэнси щуриться, раздумывая над головоломной задачкой. Подергивание уголков губ — признак того, что она польщена или слегка удивлена. Все, все пропало. Даже быстрое тройное покачивание головой, когда нос Тэнси шевелился, как у кролика, превратилось в тусклое «нет», произнесенное невыразительным голосом робота.

Ее органы чувств реагируют на внешние стимулы.

Они посылают импульсы в мозг, а тот перерабатывает полученные сведения и передает сигналы мышцам, в том числе голосовым. Но и только. Нервная деятельность в коре головного мозга продолжается, однако она направлена теперь исключительно на физическое. То, что придавало поведению Тэнси своеобразный, присущий ей одной стиль, исчезло без следа. Остался организм, который утратил одухотворявшую его личность. Даже безумная или глупая — да! почему бы не воспользоваться устарелым термином, если он подходит к случаю? — душа не проглядывает в этих серо-зеленых глазах, которые моргают с регулярностью хорошо отлаженного механизма, но лишь для того, чтобы смазывалась роговая оболочка.

Норман ощутил угрюмое облегчение: он сумел-таки описать состояние Тэнси в точных терминах. И то ладно…

Память неожиданно воспроизвела, едва ли не слово в слово, прочитанную им когда-то в газете заметку о старике, который многие годы хранил в своей спальне тело молодой женщины; он любил ее, а она умерла от неизлечимой болезни. При помощи воска и прочих ухищрений ему удалось предотвратить гниение. Он разговаривал с телом утром и вечером каждого дня и пребывал в полной уверенности, что однажды оживит умершую. Но полиция заинтересовалась стариком, провела у него дома обыск и забрала тело женщины, чтобы похоронить его.

Норман кисло усмехнулся. Черт подери, воскликнул он мысленно, как можно задумываться над необузданными, бредовыми фантазиями, когда вот сидит Тэнси, которая, очевидно, страдает от редкого нервного заболевания?!

Очевидно «?

Необузданные фантазии?

— Тэнси, — произнес он, — почему ты не умерла, когда лишилась души?

— Обычно душа терпит до конца, будучи не в силах убежать, и погибает вместе с телом, — ответил механический голос с размеренностью метронома. — Но мою душу терзал Тот-Кто-Идет-Следом. Открыв глаза, я увидела зеленую воду и поняла, что наступила полночь и что у тебя ничего не вышло. В этот миг отчаяния он и похитил мою душу. Но тут меня обхватили и повлекли к воздуху руки твоего посланца. Моя душа была близко, но уже не могла вернуться в тело. Ее бессильная ярость — последнее, что отложилось у меня в памяти. Твой посланец и Тот-Кто-Идет-Следом, должно быть, решили, что добились каждый своего, а потому разошлись с миром.

Картина, возникшая в сознании Нормана, была настолько яркой и правдоподобной, что казалось немыслимым, будто ее могли нарисовать слова робота. Однако лишь робот способен был повествовать о подобном событии с поистине ледяным безразличием.

— И ничто тебя не волнует? — спросил вдруг Норман, содрогаясь вновь при виде пустоты в глазах женщины. — И ничегошеньки не хочется?

— Хочется. Одного. — Это заявление сопровождалось не покачиванием головы, а утвердительным кивком.

В лице Тэнси появился какой-то намек на чувство. Мертвенно-бледный язык облизал синеватые губы. — Я хочу свою душу.

У Нормана перехватило дыхание. Он пожалел о том, что его стремление вывести Тэнси из ступора увенчалось успехом. Под наружностью человека притаился зверь. Ее реакция напомнила ему любящего свет червяка, который спешит выбраться на солнце.

— Я хочу свою душу, — повторил механический голос.

В его монотонности было нечто такое, из-за чего Нормана так и подмывало заткнуть уши. — Расставаясь со мной, моя душа наделила меня этим желанием. Она знала, что ее ожидает. Ей было очень страшно.