Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

Тело Кости вместе с мячами и корзиной для баскетбола, соблюдая беспрецедентные меры осторожности, оттранспортировали в район дюз контейнеровоза и сожгли пятисекундным реактивным выхлопом.

Нас помурыжили недельку в карантине и спустили-таки на планету.

Зосю встречали родные. Раскрашенная в легкомысленные цвета авиетка, фырча останавливающимися винтами, подкатила прямо к трапу челнока. Первой из неё выскочила огромная пушистая собака, затем парочка радостно визжащих карапузов в бантах и оборочках, и, наконец, очень красивые мужчина и женщина.

Мы с Корнем отошли в сторонку, чтобы не мешать счастливому воссоединению семейства. Мне было чертовски завидно. Корню, судя по тому, как энергично он принялся шуровать в паху, тоже.

– Ну и куда ты сейчас? – спросил я, с наслаждением вдыхая сладкий воздух.

– А… поболтаюсь тут маленько, понюхаю, чем пахнут местные барышни, да и рвану назад. Я говорил с Дарием. Он через месячишко идёт к Земле.

– Назад? А как же шейх? Кастрирует ведь.

– Подумаешь, беда! – Корень беззаботно тряхнул головой. – Может, это и к лучшему. Знаешь, как меня уже достала эта штуковина! Кстати, – он оживился, – хочешь подержаться? Напоследок, а?.. Чистоту гарантирую.

– Ну, разве что напоследок, – с сомнением пробормотал я.

Сияющий Корень немедленно подскочил, задирая расшитую петухами косоворотку. Штаны оказались уже спущенными. Я точно во сне протянул руку и ухватился за крепкий горячий орган. Пальцы сходились едва-едва. Потом я посмотрел в смеющиеся глаза Корня и… с силой дёрнул. Фальшивый член вместе с мошонкой отклеился, и Томка, славная моя сестрёнка, лучшая в мире актриса, мигом одёрнула рубашку, покатываясь со смеху. Подмигнув ей, я запустил палец левой руки в рот, отковырнул поддельный (хоть и ноющий будто натуральный) зуб и вогнал его в паз на торце контейнера-фаллоса. До упора. Контейнер немедленно начал разогреваться, и я отбросил его подальше, чтобы не обжечься.

Через минуту он лопнул, выпустив белёсое быстро тающее облачко.

Теперь я не только проживу лет сто пятьдесят, как большинство моих сверстников, но проживу их удовлетворённым. Даже если здесь никогда-никогда не приземлится вербовочный бот «голубых беретов». Ведь мы с Томкой выполнили сегодня клятву, данную давным-давно пятнадцатилетней невестой, сбегающей с Пажити. Нашей мамой.

– Матвей!

Я обернулся. Зося призывно махала мне рукой.

– Матвей! Иди же сюда!

– Похоже, она действительно намерена поселить тебя у своих родителей, – сказала Томка.

– Между прочим, мне обещано, что наши комнаты будут рядом, – похвастался я.

– Ну, так ты уж не растеряйся! Учти, она вполне готова…

– …Подержаться? – рассмеялся я.

– И не только, Матвейка. – Томка стала вдруг серьёзной.

– Будь спокойна, сестрёнка. Не растеряюсь.

– Матвей, ну ты что? – подошедшая Зося потянула меня за одежду. – Идём скорей. Диспетчер уже окончательно взбеленился. Грозит пожаловаться на папку в авиаотряд. Лётные права в два счёта отберут. Тома, а ты летишь?

 «Тома»? Я окинул девчонок недоумённым взглядом. Обе хитро улыбались. Ну и конспираторши!.. Когда только снюхаться успели?

– Разве что на денёк… – протянула с сомнением Томка.

– Тогда побежали!

И мы побежали.

Малютки медовары в пещерах под землёй

Слона звали Кай. Такое, блин, чудо в камуфляже – ну, слон: шея длинная, уши лопушками и «берцы» в гармошку. Не от франтовства, понятно, а оттого, что стоптанные. Кто ж первогодку новые ботинки носить позволит? Хобота у него не было, зато было звание. А ещё фамилия. Рядовой Дубов. Отставить, вру. Хобот тоже иногда появлялся. Когда дневальный орёт: «Внимание, ррь-рётта! Химическая опасность!» – хоботы у всех появляются, даже у старослужащих. В две секунды. Потому как «слезогонка» – это такая, ребята, штука, что без противогаза с нею дела лучше не иметь. А если наш ротный решил устроить химтренаж, то пару дымовых шашек в казарму непременно забросит. Чтобы, значит, всё было по-честному. Ну, а органическая связь хобота с противогазом любому духу известна. Кай же был, повторяю, слоном. То есть полгода уже оттопал и духов-салобонов сам мог строить. Пока старых рядом нету.

Кстати, Каем-то я его потом уже стал звать. Сначала – Дубов, да и всё. Или вовсе кратко – бойцом.

Как я с ним на короткую ногу перешёл? А-а, в том весь и компот! Слушайте.

Сидим мы как-то с Борькой в каптёрке, радио «Готика Плюс» слушаем, тушняк свиной на «козле» разогретый, вилочками культурно ковыряем, горячим чайком сладким запиваем. Когда я говорю сладкий, это значит восемь ложек на стакан (в добром старом МПС-овском подстаканнике) – и не размешивать. До заветного Приказа Министра обороны, который нас из «стариков» в «дедушки» определит, ровно шестьдесят два дня осталось, до подъёма – семь часов. Альбертино, или по-простому Татарин, каптёрщик наш и друган, сладко спит, а может, прикидывается. Хрен ли ему, спрашивается, сейчас дрыхнуть, когда он и так весь день «массу» давил? Аж на щеке вдавлины от шинели – с милый америкосам Гранд Каньон глубиной. До самого ДМБ фиг рассосутся.

– Пусть отдыхает. Ему всё равно свинину хавать не положено, – прикалывается Борька. Потом наклоняется над ухом Татарина, нарочно громко чавкает и ржёт.

Борька вообще остряк. Как раз через это остроумие его из Тель-Авивского университета Дружбы народов имени двух Бенов – Ладена и Гуриона – вышибли. Только называлось это отчего-то иначе. Атеистической пропагандой. Едва успели депортировать на родину (юридическую), как он в какой-то ультрацентристский марш протеста вляпался. Потом ещё чучело Нельсона Манделы на пороге дипмиссии Трансвааля сжигал, с портретом Эйнштейна на футболке открыто расхаживал… Всех его дурацких клоунад и не перечислишь. Ну, довыёживался, конечно. Да что я, собственно, распинаюсь? Сами, небось, понимаете – человек с фамилией Бабайкер в российской армии просто так не окажется. Пусть даже на должности писаря у начпрода.

– Типа того, что тебе-то самому положено? – прихожу я Альбертино на помощь. – Никак, кошерная была хрюшка?

– А то как же, – говорит он. – Прочти на банке, если грамотный. Мелким шрифтом справа снизу.

Справа. На круглой банке.

– В клинописи не силён, – отбиваюсь я как могу.

Вместо того чтобы продолжать давить меня интеллектом (так бы я ему и поддался, ага!) Борька вдруг делается серьёзным и орёт молодецким голосом в сторону двери:

– Эй, на тумбочке! Слондат! Сколько старому осталось?

Альбертино вздрагивает (значит, действительно дремал), приподнимает измятую морду и крутит пальцем у виска.

– Борис, ты не прав, – говорит он сердито и рушится обратно на раскладушку.