Максим Маскаль - Пазл

Он постоял перед кухонным столом, раскладывая ножи: самый большой тесак оставил напоследок, как и крупные ножницы для резки мяса. В голове его неспешно кружились мысли о маленьком «сувенире» или, может быть, двух, на память. Наконец выбрал – не очень длинный, но острый и достаточно широкий. Глядя в отражение своих глаз на полированной поверхности, вспоминал, что было раньше. Как заманил одного в старый вонючий лифт, где «поиграл» с ним с помощью валявшегося там же куска арматуры. У того была хорошая попка, мягкая и белая. Незабываемо красиво смотрелись на этой нежной коже влажные красные разводы… А одному селянину разорвал анус серпом, а потом «нарисовал» улыбку от уха до уха. Но ножи – ножи всегда были самым лучшим инструментом.

Когда-нибудь мир узнает… И преклонится.

Он порылся в кухонном шкафчике, достал связку свечей. Прихватив их, нож и спички, поднялся наверх. Его подопечный совсем уже пришел в себя. Распятый на собственной кровати, один из носочков с зайчиками сполз, обнажив маленькую детскую ступню, глаза широко раскрыты, и в них – о Боже, хорошо-то как! – невыразимое удивление и ужас.

– УУУУУ! – взвыл Николай по-звериному, впрыгивая в комнату. – БА-БАЙ ПРИШЕЛ!!! – А потом прошептал, садясь на кровать рядом с мальчишкой: – Ну что, капитан, чуть попозже мы с тобой снова поиграем в индейцев. Как на это смотришь, а? Только на этот раз индейцем буду я, а ты будешь моим бледнолицым пленником. Помнишь мультик? Я – мышонок, а ты – кот, да?

Провел плашмя ножом – той стороной, которая еще хранила тепло Его тела – по щеке малыша. Ребенок задергался, замычал что-то.

– Тш-ш-ш, – слегка хлопнул рукояткой по носу. – Если не хочешь задохнуться с этой тряпкой в глотке, лучше молчи – и я ее вытащу. Договорились?

Слезы продолжали катиться по лицу мальчишки, но он замолчал и медленно кивнул.

– Умный мальчик… Подожди минутку, мне надо еще кое-что приготовить.

Николай встал, зажег свечи и укрепил – одну на полу, другую на подоконнике сзади кровати. Осмотрелся. Выключил свет, прикрыл дверь и залюбовался мрачной игрой отблесков от огня свечей на своем совершенном теле.

– Великолепие… – прохрипел он восхищенно. – А они, представляешь, говорили, что я плохой. Не давали играть с щенками и птичками… но с тобой-то эти глупые взрослые поиграть нам уже не помешают, правда? – услышав глухой бой часов, раздавшийся внизу, расправил плечи. – Вот. Время ОНО! – Взял нож, склонился над кроватью и вытащил кляп изо рта жертвы. – Смотри же! Ты, боявшийся ветхих духов и примитивных поверий, смотри! Узри Меня!

Удары часов, казалось, становились все громче, а может, это за окном гремела гроза – так, что стекла дрожали. Николай чувствовал энергию, которая переполняла его. Сегодня, сейчас – как никогда!

Оседлав мальчишку, он возвысился над ним и занес нож для первого удара – нежного и несмертельного. Нет, конечно же, не столь быстро. В этот миг Дениска зажмурился.

– Смотри на меня! – заорал сумасшедший.

Мальчик, придавленный его телом, отчаянно замотал головой из стороны в сторону.

– СМОТРИ, СКАЗАЛ, ИЛИ Я ВЫРЕЖУ ТВОИ ГЛЯДЕЛКИ!

– Нет, нет… там БАБАЙ!!!

Сзади раздался тонкий пронзительный скрип, как будто створки старого шкафа неожиданно сами собой раскрылись. Чья-то тень колыхнулась по стенам и потолку, а вместе с ней пришел запах. Запах сырости и крысиного помета, запах тухлого мяса и темноты… запах подвала. Нож выпал из задрожавшей руки, и, когда огромная старческая ладонь тяжело опустилась ему на плечо, Николай поднял глаза – и за секунду до того, как все свечи разом потухли, увидел в стекле Отражение.

…Темно. Темнота вокруг обступает, клубится особенными оттенками, которые нельзя определить зрением, но можно почувствовать, как неуловимое шевеление воздуха. Обволакивает медленно и неотступно сразу со всех сторон. Огоньки. Мертвые огоньки начинают кружиться повсюду в этой тьме. Точки-искорки, мерцающие крысиные глазки. Я знаю, кто этот Многоглазый. Боюсь, потому что, когда он спускается сюда, ко мне, становится больно…

Смешок. Тихий, на периферии слуха, как шелест пожелтевшей от времени бумаги, завалившейся за раму неработающего, покрытого пылью и паутиной холодильного ящика, запрятанного в глубину, в самый дальний угол. Где я всегда прятался раньше от крыс и от…

И всегда напрасно.

Папа, не надо, папа! Я не хочу видеть, как…

…Такси затормозило у самой калитки. Наталья выскочила из машины и сама не своя рванулась к дому, пока Петр Сергеевич рассчитывался с водителем и, смущенно покраснев, приносил извинения за странное поведение супруги. Хотя ее истерика уже начинала беспокоить и его самого.

Дениска без движения сидел на качелях. Тусклый утренний свет тонул в тумане. Растрепанная мать подбежала, обняла сына, шепча какие-то слова почти в беспамятстве от обрушившегося на нее невиданного и необъяснимого чувства радости и облегчения. Вот и отец подошел. Что Дениска делает во дворе так рано, почему в одном носке? А мальчик молчал.

– Какого?!. Что тут, черт побери, произошло? – Петр Сергеевич оглядел холл: осколки кружки, перевернутый поднос, мужская одежда на диване, разбросанные по полу кассеты и диски, грубо разорванные на куски альбомные листы. – Колька где? – повернулся к жене с ребенком. Дениска, прижавшись к матери, молча указал рукой в сторону лестницы.

Петр Сергеевич поднялся. Тишина давила на психику сильнее, чем ночная гроза давеча. Тени по углам казались живыми.

Дверь в спальню сына была распахнута. Внутри полный кавардак: потеки воска на полу, подоконнике, одеяло клочьями, чья-то кровь на плакате с изображением Спайдермена. Он замер, шокированный, вдыхая странный и неприятный запах. Эта вонь… откуда она? Петр Сергеевич осторожно приоткрыл дверцу шкафа. Тусклый свет упал на скорчившийся там, грязный, дрожащий комок плоти, тихонько скулящий, плачущий и молящий. И хихикающий, пытаясь спрятаться в углу от тени Петра Сергеевича.

– Коля?.. – Мужчина робко протянул руку к сумасшедшему, к ладоням у лица, которые кто-то выкрасил в ярко-алый цвет.

Существо дернулось, испуганно заверещало, отмахиваясь от него. И он сам отшатнулся, поперхнувшись ужасом и омерзением.

Николай не закрывался от света ладонями. Он обломанными ногтями яростно раздирал себе глазницы.

Александр Матюхин. Таймер

Мне просто не нравится тратить лишние минуты. Может быть, для вас жизнь – это нечто эфемерное и гипотетически бесконечное, но я так не считаю. Моя жизнь состоит из минут. И они, знаете ли, очень быстро уходят. Особенно когда не умеешь адекватно ими распоряжаться.