Мартин Уэйтс - Женщина в черном 2. Ангел смерти

– Я думаю, что положительный момент тут тоже есть, – заметила она, обращаясь, скорее, к себе, чем к кому-нибудь в подвале, – нам, по крайней мере, не придется торчать здесь всю ночь. Как только самолеты пролетят, сразу станет безопасно.

Никто не ответил. Сверху, с земли, до них доносились едва различимые отзвуки взрывов.

Взрослые зажгли свечи и расставили повсюду, куда только можно было приткнуть. Все как один дрожали от холода и сырости. Запах никуда не делся, однако – права была Джин – к нему удалось как-то притерпеться. В центре подвала сидеть было негде, и пришлось им все-таки растянуться по полкам и ящикам, рассесться по более или менее прочным коробкам или прикорнуть на краю полок.

– Мама моя, – сообщила Руби, – говорит: нечего бояться, если звук бомб слышно. Вот если вдруг тишина наступила – тут-то они по тебе и ахнут.

Наступила тишина. Они сидели и прислушивались.

Слезы во мраке

Гарри сидел на перевернутом корыте и, стараясь обращать поменьше внимания на грохот взрывавшихся наверху бомб, периодически посматривал на Еву. Закончив помогать Джин с детишками, она присела, извлекла из кармана письмо Дженет Хамфри и принялась перечитывать его – снова и снова, раз за разом. Лицо у нее было сосредоточенное – Ева будто изучала письмо, пытаясь найти в нем некий скрытый смысл или зашифрованное послание.

Он не сразу обратил внимание на сидевшего рядом мальчугана.

– Вы летчик, да?

Гарри аж подскочил от неожиданности – он и сам не подозревал, насколько напряжены его нервы. Повернулся к мальчугану – пухленький, кудрявый, совсем еще малыш, а глаза горят от ужаса, смешанного с возбуждением… впрочем, Гарри доводилось встречать уйму людей и постарше, у которых война вызывала точно такую же реакцию. Он попытался припомнить… Альби? Что-то похожее, но не совсем. А, вот оно: Элфи. Парнишку зовут Элфи.

– Мисс Паркинс сказала, вы летчик, – настаивал Элфи.

Гарри кивнул – ответить словами помешал грохот очередной бомбы. Они разрывались все ближе и ближе.

– Верно, – сказал он наконец.

Элфи просиял:

– Я, когда вырасту, тоже летчиком стану!

Стены подвала сотрясло до основания – новая бомба упала совсем близко. Гарри моргнул.

– На твоем месте, парень, я бы сначала подождал, пока война закончится.

Мальчуган набрал в грудь побольше воздуха, собираясь засыпать его новыми вопросами, но у Гарри не было ни малейшего желания на них отвечать. Он пробормотал что-то вроде извинения, поднялся и подошел к Еве – та, повернувшись к остальным спиной, по-прежнему вчитывалась в письмо. Гарри присел на полку рядом с ней и впервые за время знакомства – обнаружил: глаза ее полны слез.

– Ну зачем вы, не стоит, – пробормотал он неловко и обнял ее за плечи.

– Никто, – прошептала Ева, тщетно пытаясь подавить всхлипывания, – никто не заслуживает таких страданий, какие ей пришлось пережить!

А ведь шепчет она, чтобы больше никто не услышал, догадался Гарри и ответил тоже шепотом, внимательно всматриваясь в ее залитое слезами лицо:

– А ведь для вас есть во всем этом что-то личное. Не просто трагедия Дженет Хамфри и ее сына, верно?

Ева не ответила, лишь судорожно вцепилась в медальон с херувимом.

– Скажите, почему вас так задела эта история? – настаивал Гарри.

Ева издала сдавленный стон, мученически глянула на него – но промолчала.

Гарри снял руку с ее плеча, взял в свою ее ладонь – такую маленькую, такую холодную.

– Пожалуйста, прошу вас.

Ева вздохнула. Быстрым взглядом окинула подвал – нет, никто не слушал, начала говорить – и Гарри начисто позабыл о рвущихся снаружи бомбах…

– У меня… был ребенок, – голос ее казался слабее, чем лежащая в его руке ладонь, но холодным не казался, о нет, – мальчик. Я была не замужем за его отцом. Мы были… я была слишком молода. Ну вот и пришлось его… отдать на усыновление.

Голос ее дрогнул – и замер.

Гарри подыскивал нужные слова – и не мог их найти. Смотрел на свет, игравший на медальоне. На сияющую, беспечальную улыбку выгравированного на нем счастливого малыша. Постоянно с Евой. Непрерывное, ежесекундное напоминание.

Ева протянула ему письмо:

– А вот Дженет Хамфри боролась за своего сына.

Гарри совершенно растерялся, такой уж он был человек: если не мог исправить что-то собственными руками – понятия не имел, как еще помочь. А помочь все равно хотелось, пусть не сделать, но хоть сказать что-то, что помогло бы Еве восстановить душевный покой.

– Я уверен, ты поступила так, как было лучше для всех, – выдавил он, проклиная себя за бесчувственную банальность затертых слов.

Ева резко мотнула головой:

– Не утешайте! То, что я сделала, было верхом эгоизма. Но тогда мне казалось, казалось… я не справлюсь, куда уж мне! – Глаза, обращенные в прошлое, опять медленно наливались слезами. – Понимаете? Подошла медсестра – и просто отняла его у меня. Сразу, в ту же минуту. Мне даже посмотреть на него не дали, не то что на руки взять. Они мне не позволили…

Голос Евы звучал все тише – и наконец оборвался.

Гарри терпеливо ждал.

– Я потом пыталась его отыскать, но они отказались мне говорить, где он. Отказались даже назвать его имя. – Ева с трудом переводила дыхание. – Прошло несколько лет, и я сдалась. Бросила собственного сына. Отпустила его неизвестно куда!

Гарри молчал, сжимая ее руку.

– Послушайте, – выговорил он после паузы, – вы не должны позволять засасывать себя в болото прошлого. Это проще всего. Стать пленницей прошлого – как удобно! Но надо двигаться, надо продолжать идти вперед. Понимаете, я пытаюсь сказать… жизнь коротка, а столько всего нужно успеть сделать. Особенно сейчас. Вы нужны окружающим, и вы должны… нет, вы обязаны…

Глядя в его глаза, Ева гадала: с кем он говорит, кого убеждает? Ее – или себя самого? Как бы там ни было, в его словах она невольно узнавала себя – до чего же они похожи!

Она обвила руками шею Гарри, прижалась к нему, он потянулся губами к ее губам…

И тут по подвалу раскатился истошный детский крик.

Мать и дитя

– Что я вам говорила? Что?!

Руки Гарри упали с плеч Евы. Она отскочила и бегом бросилась на другой конец подвала, шлепая по доходящей до щиколоток воде, торопливо вытирая слезы тыльной стороной ладони.

Личико у Фрейзера было смущенное. Над ним башней возвышалась грозная Джин.

– Что я говорила вам?! – отчеканила директриса, обводя широким жестом полки. – Не смейте трогать вещи!

– Извините, мэм, – прогундосил Фрейзер, – я только поглядеть хотел.

В руке он сжимал старинный волшебный фонарь – покрути его побыстрее, и картинки внутри оживут, начнут двигаться. Но когда Фрейзер покрутил, с обратной стороны на него уставилось перекошенное от ярости лицо – лицо Джин.