Сергей Пономаренко - Проклятие скифов

Свирид это проделывал более изощренно — оставив что-либо себе, он, расследуя дело, внушал арестованному надежду, но способствовал лишь отправке его вне очереди в расстрельный гараж. Следующим внеочередником оказался Толмачев Прохор — в этом случае больше значили эмоции, чем корысть. Этот григорьевец сбежал у Свирида из-под носа. Товарищ Сергеев[37] устроил ему разнос за то, что он не догадался взять под наблюдение двери лавки ювелира. Свирид стоял вытянувшись, ни жив ни мертв, уже ощущая себя на фронте.

Четверо конвоиров выводили арестованных из камеры по пять человек, затем подводили к гаражу. Раздевшись, в чем мать родила, те группой отправлялись в гараж, где их ожидал Свирид и второй дежурный — Вихман. С наганами наготове сотрудники ЧК устраивали соревнование по стрельбе на скорость — ведь осужденных было нечетное количество. Побеждал то один, то другой чекист. Неточное попадание в затылок, когда казненный умирал не сразу, считалось промахом. На этот раз лидировал Вихман, опережая товарища по скорости и по точности, из-за чего Свирид нервничал, делал ошибки.

Когда подошла очередь пятерки, в которой были Прохор и Либерман, Вихман неожиданно предложил сделать небольшой перерыв — он захотел сходить в сортир, а уже потом продолжить соревнование. Свирид заволновался, ему вспомнился обыск у Либермана, когда тот тайком протянул ему золотой обруч, сказав, что это очень ценная древняя вещь.

— Пан чекист, этот золотой обруч дороже многих брильянтов из моего магазина — это древняя корона скифов. Возьмите ее себе и помогите мне выжить. Очень вас прошу, пан чекист.

Сейчас эти пятеро голых мужчин молча стояли, прикрывая руками срамные места, думая каждый о своем. Либерман, втупившись в землю, что-то шептал.

Затем он поднял глаза и встретился взглядом со Свиридом. Тот понял, что старый ювелир хочет что-то ему сказать, и подошел к нему.

— Пан чекист, я думаю, что эта корона не принесла счастья ни ему, — он кивнул на Прохора, — ни мне. Не принесет счастья и вам. Избавьтесь от нее — может, ваш Бог и помилосердствует.

— Бога нет! Оставь свою пропаганду. — Свирид оглянулся и увидел торопливо идущего Вихмана. Тот был бледен и взволнован.

— Белые высадили десант и прорвали оборону. Бои уже идут в предместье. Надо быстро драпать, а то вскоре поменяемся с ними местами, — Вихман глянул на голых мужчин.

— Чтобы этого не произошло, надо довести дело до конца. Или ты струсил? — Свирид насмешливо посмотрел на товарища.

— Хорошо, но только эту пятерку. Дальше, если хочешь, продолжай сам — мне жизнь пока еще дорога.

— Вводите! — скомандовал Свирид.

Повинуясь конвою, пятерка вошла в гараж, следом зашли чекисты. Через три шага они открыли огонь — на этот раз победителем вышел Свирид.

— Я пошел! — крикнул Вихман и выскочил из гаража.

Свирид подошел к расстрелянным, застывшим в разных позах, так, как их настигла смерть. Либерман был убит наповал, лежал с раскрытым в немом крике ртом, показывая кривые желтые зубы. Один, похоже, дышал. Свирид наклонился и увидел, что пуля попала ему не в затылок, а в предплечье. Это был григорьевец, из-за которого он получил нагоняй. Прохор открыл глаза и тут же попытался схватить чекиста, но тело после жестоких побоев его подвело, и тот успел отпрянуть. Следующая пуля попала Прохору прямо в лоб, и он застыл с широко распахнутыми глазами. Свирид поспешил выйти из гаража, охранников на месте уже не было — видно, и они узнали о прорыве белых. Тела расстрелянных некому было спрятать под брезент. Вдали послышались выстрелы, пулеметные дроби, сообщая, что деникинцы вошли в город.

Свирид зло чертыхнулся. Надо было еще забежать в дом, где он квартировал и где спрятал свое золото, но времени на это уже не было. Неужели оставить свое добро, с таким риском нажитое? Все начать с нуля? Жизнь важна, но если за душой ничего нет, то и она не в радость. Свирид решил рискнуть и направился к себе на квартиру.

3

1938 год. Киев

Младший лейтенант госбезопасности[38] в упор посмотрел на сидящего напротив мужчину с одутловатым лицом землистого цвета и непрестанно трясущимися руками. Еще недавно этот долговязый капитан госбезопасности[39], начальник отделения экономического отдела УГБ НКВД, был царь и бог, при встречах в коридоре нарочито не замечал его приветствий, в то же время зорко за всем наблюдал. Когда пришли его арестовывать, он громко возмущался, требовал дать ему позвонить то заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров Косиору[40], то Реденсу[41], которого знал по работе в ЧК с 1918 года. С тех пор прошел месяц, и уже арестован Косиор, обвиненный в принадлежности к Польской военной организации; тучи сгустились и над Реденсом.

— С какой целью вы поменяли фамилию Коржунский на Коржунов? Вы хотели скрыть свои польские корни? Была причина это скрывать? Вы длительное время работали с Косиором — вы знали о его подрывной, антисоветской деятельности?

Задавая вопросы, на которые невпопад отвечал этот косноязычный человек, казавшийся даже меньше ростом с момента ареста, младший лейтенант листал его дело. Работал в Петроградской ЧК, затем его командировали в Одесскую губернскую ЧК оперативным комиссаром, затем был уполномоченным Киевской губернской ЧК, заведующим Белоцерковским уездным секретным подотделом Киевской губернской ЧК, начальником Особого отдела ВЧК 9-й дивизии внутренней службы, помощником начальника Отделения Киевского окружного отдела ГПУ. Не так много точек соприкосновения с Косиором, но то, что он специально изменил польскую фамилию и был рожден на территории бывшего Царства Польского, уже много о чем говорило.

— Василий Иванович, зачем вы так? У меня ведь не политическое преступление, а криминальное. Голова кругом пошла, вот и не удержался от соблазна. Признаю и каюсь, верну все до копеечки. Больше не буду упорствовать — все подпишу. Только не связывайте мое дело с делом Косиора — оно заведомо расстрельное, — жалобно попросил Свирид Коржунский.

— А мне так не кажется. Вот чем объясните, что вы не по чину были очень близки с Косиором? Что вас связывало? И неужели вы, чекист с таким послужным списком, не смогли рассмотреть в нем врага?

— Я ведь ни слухом ни духом не ведал, что Косиор — враг. У него же на лбу не было это написано!

— А вы подумайте, вспомните, пока я по-хорошему спрашиваю, а могу допросить с пристрастием, — с нажимом произнес младший лейтенант.

Свирид вздрогнул, понимая, что может последовать за этими словами.