Наш двор - Дарья Леонидовна Бобылёва
Прошло несколько лет, Дора отъелась, поступила в институт и совершенно забыла о Лиле, но тут получила не то из Самары, не то из Саратова первое письмо. Лиля писала, что случайно нашла ее адрес, рассказывала, что недавно выписалась из больницы и очень скучает по балетным временам, а работает швеей. Дора радостно вступила с ней в эпистолярный роман, и длился он больше десяти лет, полный взаимных восторгов и сладких слез по утраченной юности. Дора к тому времени стала Дорой Михайловной Вейс, обзавелась дочкой Адой. Лиля несколько раз приезжала в ним в гости, они гуляли в парке Горького и плакали на «Жизели» в Большом…
А потом Лиля написала, что ее опять кладут в больницу и в этот раз уже, наверное, не вылечат. И нет у нее никого на всем белом свете, кроме дочери Розы, — вот тут, на листе в клеточку, с двумя кляксами, Роза возникла впервые, до этого ни слова о ней не было в письмах и при встречах, ни намека. И такой судьбы, писала дальше Лиля, как у нее была, по детдомам да по чужим углам, она Розе меньше всего желает… Какой еще судьбы, моргала изумленная Дора Михайловна, Лилечка же не сирота, родители приходили за ней в балетную школу и забрали ее оттуда тоже они. И какая Роза, откуда Роза?.. В память об их утраченной юности, об их чистой дружбе, о великой красоте искусства, частью которой они так и не сумели стать, Лиля заклинала Дору Михайловну пригреть, взять под крыло, спасти ее Розку. Не дай пропасть, писала она, нажимая на ручку все сильнее, прорывая бумагу, — не дай пропасть, спаси Розку, у нее нет больше никого на свете, спаси, спаси Розку…
Дора Михайловна немедленно отправила подруге паническое письмо с подробными расспросами: в чем дело, в какой ты больнице, что за диагноз, где девочка, сколько ей лет, что происходит, как помочь?
В ответ пришел конверт с адресом областной психиатрической лечебницы. Почерк казался незнакомым, угловатым и крупным, детским, с нелепой петелькой над прописной «б». Судя по содержанию, писала все-таки Лиля. Она с отрешенной непосредственностью рассказывала, что десять с лишним лет назад, вскоре после переезда не то в Саратов, не то в Самару, когда она сама очень плакала, мать отправила ее за молоком, чтоб хозяйством занималась, а не дурью. И она взяла бидон и пошла за молоком, в валенках, валенки были очень большие. А вернулась к запертой двери, под которую натекла застывающая лужица темной крови. И все в доме — мама, папа, дедушка — были мертвые. Их всех застрелили из папиного ружья, которое потом каким-то образом снова оказалось в закрытой на крючок кладовке. Вообще все в доме было закрыто — дверь изнутри на замки и цепочку, а окна на шпингалеты. Как будто они там сами заперлись, убили себя, положили ружье на место и чинно сели на диване мертвые, с развороченными лицами. Вот после этого ее и забрали в лечебницу в первый раз.
Дора Михайловна не спала всю ночь. Бедная сумасшедшая Лиля, и ведь ни словом не обмолвилась, никогда…
лужица крови застывает под аккуратно закрытой дверью.
Нет, ну конечно, она все это вообразила, не могло такого случиться, это все галлюцинация, бред, бывают, конечно, загадочные случаи, но чтобы такое… А если с ее семьей и вправду кто-то расправился, а убийцу так и не нашли, это еще ужаснее, бедная Лиля.
все двери и окна были заперты.
А если Лиля сумасшедшая, то и дочь ее непременно, непременно окажется с предрасположенностью. Это же всегда наследственное. Один дальний — слава богу, очень дальний — родственник Доры Михайловны был одержим кладами, половину своего состояния он потратил на поиск каких-то мифических атаманских сундуков — дело было еще до революции. Потом он, слава богу, умер от обычного воспаления легких.
его сын, блестящий юноша, выучившийся на дантиста, в первую брачную ночь вырвал молодой жене все зубы — он был уверен, что под одним из них спрятаны золотые монетки.
Больше всего на свете Дора Михайловна боялась безумия, малейшей его искорки — а ну как откликнется, вспыхнет от этой искорки что-то внутри у нее или, того хуже, у Ады. Ведь наследственность!.. И вдруг Лиля, и вдруг такое. Доре Михайловне даже начало казаться, что Лиля обманула ее, скрыв подобный факт своей биографии, что она, выходит, никогда не знала настоящую Лилю. Хотелось зажмуриться и забыть дружбу с сумасшедшей, как страшный сон.
Но как же Лилина девочка, как же их клятвы сделать друг ради друга что угодно, поделиться хоть кровью сердца… Надо поехать к Лиле. Навестить, понять, в каком она состоянии и что с девочкой. Ей надо помочь, возможно, забрать ее, но как, как это делается — надо куда-то идти, оформлять документы? А что скажет муж? А как же Ада? Ада не может расти в таких условиях, это вредно для неокрепшей психики. Неопытная душа и разверзающаяся рядом тлеющая бездна безумия. То ли воспоминания о горевших под Москвой торфяниках, то ли впечатления от читанных в детстве немецких романтиках в подлиннике в очередной раз довели Дору Михайловну до слез.
а если никакой девочки не существует?
Лиля никогда о ней не упоминала, Дора Михайловна была уверена, что она бездетна. Мало ли, что могла придумать бедная больная, мало ли, что могло ей причудиться — сначала таинственная гибель родных, потом неведомо откуда возникшая дочь. Надо навестить ее, надо узнать. Дора Михайловна зрелая, самостоятельная женщина и сама во всем разберется. Необязательно даже все объяснять мужу, хотя придется, конечно, попросить у него денег на железнодорожный билет…
На рассвете ей показалось, что из комнаты покойной свекрови-актрисы донесся знакомый зычный окрик:
— Бубочка!
Бубочкой свекровь звала профессора Вейса. Тот заворочался у себя на диване, доказывая кому-то, что гетерогенный катализ в данном случае нецелесообразен.
Дора Михайловна умыла опухшее от слез лицо холодной водой, выпила успокоительных капель Зеленина и пошла спать.
Проснулась она ближе к обеду, спустилась во двор подышать свежим воздухом и заодно решила проверить почту. В ящике ее ждала очаровательная старинная открытка — на ней две девы с крохотными губами и полными подбородками кормили белых голубей над надписью «Пусть наша дружба будет вечной!».
На обратной стороне кривыми печатными буквами было написано: «ЛИЛИ НЕТ».
Через несколько недель Дора Михайловна привезла в дом с мозаикой дамский чемоданчик на защелках и кресло-каталку,
