Новая эра Z - Кэри Майк
Но здесь ему ничего не нравится, поэтому они идут дальше.
Через пять минут тихой прогулки в прежнем направлении они приходят к широкой дороге, в которую втекает несколько улиц поменьше. Тут стоит целый торговый центр с множеством магазинов. Поверхность дороги щедро усыпана хрустящими осколками стекла, все службы Центрлинк взломаны и разграблены мародерами ушедшей эпохи. Пустые ржавые жестяные банки катятся по земле, как погремушки, когда ветер поднимается.
И есть голодные.
Возможно, с десяток, в разных местах.
Компания живых людей замирает на месте, когда видит их, и только Паркс постепенно замедляет свои шаги.
Колдуэлл очарована. Она поворачивает голову, медленно изучая каждого голодного по отдельности.
Есть старые и молодые. Старых легко определить по разлагающейся одежде и невероятной худобе. Когда голодный ест, насыщается и Офиокордицепс. Но если жертвы долгое время нет, то патоген начинает черпать питательные вещества непосредственно из плоти хозяина.
Приблизившись, становится видно, что старые имеют пестрый окрас. Тонкие серые линии, окутавшие почти всю поверхность их кожи, пересекаются и переплетаются, как вены, создавая ощущение паутины. Белки глаз тоже серые, а если открыть голодному рот, то на языке можно увидеть серый пух.
Молодые голодные одеты более опрятно – их одежда не успела так прогнить, – и они до сих пор сильно напоминают человека. Как это ни парадоксально, но это делает их куда более неприятными, потому что раны и оторванные куски плоти, через которые они заразились, лучше видны на контрасте. На старых, с их выветренной и обесцвеченной кожей наряду с наложением серого мицелия, раны почти не видны; они умело зашпаклеваны.
Голодные пребывают в стационарном режиме, поэтому Колдуэлл может уйти после этого неспешного осмотра. Они стоят или сидят, некоторые встали на колени в случайных точках на дороге, все абсолютно неподвижны, глаза смотрят в никуда, руки болтаются по бокам или – если они сидят – лежат на коленях.
Они будто позируют для невидимого художника или так глубоко зарылись в попытках самоанализа, что забыли обо всем другом. Не похоже, что они ждут; не похоже, что от одного звука или движения они проснутся и сорвутся с места.
Паркс медленно поднимает руку, подавая группе сигнал. Это движение служит командой и напоминанием о неспешном темпе, в котором они должны двигаться. Сержант идет первым с заряженной винтовкой, опущенной вниз. Его глаза также почти все время опущены. Он сканирует окружающее пространство беглыми взглядами, противоречащими его медленной, пошатывающейся походке. Колдуэлл с опозданием вспоминает гипотезу, что голодные сохраняют элементарную возможность распознавания лица человека – с ней рождаются все дети – и реагируют на него (повышенное возбуждение тела и сознания). Ее собственные исследования не смогли ни подтвердить это, ни опровергнуть, но она готова признать, что это может быть правдой, как для молодых голодных, так и для старых.
Избегая смотреть голодным в глаза, они спускаются вниз по главной улице. Вместо этого они смотрят друг на друга, на зияющие витрины магазинов, на дорогу впереди или на небо, позволяя жутким все-еще-живым фигурам парить в их периферийном зрении.
Но только не испытуемый. Мелани, кажется, не в состоянии отвернуться от своих более крупных представителей даже на секунду; она смотрит на них как завороженная, почти не глядя себе под ноги.
В результате она спотыкается, и сержант Паркс медленно и размеренно поворачивает голову и бросает на нее мрачный взгляд. Она понимает, что это выговор и предупреждение. Кивок в ответ у нее настолько плавный, что занимает почти десять секунд. Ей хочется, чтобы он знал – она не допустит больше такой ошибки.
Они проходят первую группу голодных и идут дальше. Снова дома, на этот раз с террасами, а потом ряд магазинов. Боковая улица, которую они минуют, заполнена гораздо гуще. Голодные, столпившись, молча стоят, как будто в ожидании парада. Колдуэлл догадывается, что они прибежали на пир, а затем, когда все было съедено, просто остались стоять там, в отсутствие других раздражителей, способных заставить их двигаться.
Она сомневается в том, что стратегия сержанта сейчас обоснованна. В настоящее время у них есть враги сзади и спереди, а потенциально – со всех сторон. Паркс выглядит обеспокоенным. Возможно, он думает о том же.
Колдуэлл предполагает, что они вернутся обратно – к минимальному количеству возможных проблем – и проведут ночь в одном из двухквартирных домов на окраине города. Имея четкий путь для отступления, можно потерпеть соседство с голодными.
Но впереди они видят старомодный зеленый луг, – точнее сказать, остатки от него. Обилие зелени превращает эту местность в джунгли, количество голодных, кажется, не велико. Несколько из них стоят на окружной дороге, но далеко не так много, как здесь.
И что-то еще. Рядовой Галлахер видит это первым и показывает рукой – медленно, но решительно. С другой стороны луга именно то, что сержант приказал им искать: большой частный двухэтажный дом; стоит на собственной территории. Это мини-особняк с «современным» дизайном, стилизованный под старинный загородный дом. Чертов замок Франкенштейна с фахверковым лицом, готическими арками на первом этаже, пилястрами, обрамляющими дверь, и фронтонами, придерживающимися за края крыши. Надпись на воротах гласит: «Дом Уэйнрайта».
– Достаточно хороший, – говорит Паркс. – Пойдем.
Джустин собирается идти напрямик через заросший луг, но сержант останавливает ее рукой.
– Ты не знаешь, что там, – бормочет он. – Спугнем кошку или птицу и прикуем к себе взгляды мертвецов со всей округи. Давайте держаться открытой дороги.
Таким образом, они обходят сорняки и пырей, вот почему Колдуэлл видит это.
Она замедляется, а потом и вовсе останавливается. Она не верит своим глазам, но продолжает смотреть. Это абсолютно невозможно.
Один из голодных идет посередине дороги. Женщина – ее биологический возраст, когда она столкнулась с патогеном Офиокордицепса, вероятно, не превышал тридцати лет. Она, кажется, довольно хорошо сохранилась, не считая повреждений от укуса на левой стороне лица. Только серые нити вокруг глаз и рта свидетельствуют о том, что она давно покинула человеческую расу. На ней коричневые брюки и белая блузка с рукавами по локоть; стильная одежда для лета, эффект несколько омрачен лишь тем, что одну туфельку она потеряла. Длинные прямые светлые волосы заплетены в косичку.
Она толкает коляску.
Из двух вещей, которые делают это невозможным, Колдуэлл сначала останавливается на менее важной. Почему она ходит? Голодные либо бегают, когда преследуют добычу, либо стоят на месте, когда добычи нет. Промежуточного состояния неторопливой ходьбы еще никто не отмечал.
Ну и второе – почему она цепляется за объект? Среди многочисленных способностей, которые человек теряет, когда Офиокордицепс проникает в мозг, – способность использовать инструменты. Детская коляска должна быть бессмысленна для этого существа, как уравнение общей теории относительности.
Колдуэлл не может ответить на эти вопросы. Она пятится назад, пока не пересекается с траекторией голодной женщины, чтобы смотреть на нее краем глаза. Боковым зрением она видит, что Паркс поднимает руку, давая команду группе остановиться. Она не обращает внимания. Женщина слишком важна, такой шанс нельзя упускать.
Она стоит прямо на пути пошатывающейся экс-женщины. Коляска слегка ударяет ее в бок, и женщина останавливается. Ее плечи и голова опускаются. Теперь она похожа на остальных: все лампочки погасли, блок питания выключен и ждет, пока кто-нибудь снова его не включит.
Паркс и все остальные замерли. Они смотрели на Колдуэлл, не в силах помешать ей. К тому же ей слишком поздно беспокоиться о том, сработает ли ее зэд-блокатор на такой короткой дистанции, впрочем, Колдуэлл и не собирается беспокоиться.
Передвигаясь с ледяной медлительностью, она обходит коляску. Отсюда она может видеть, что у голодной больше травм, чем показалось с первого взгляда. Ее плечо разорвано, плоть кусками свисает. Белая блузка сзади оказалась черной из-за давно высохшей крови.
