Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон

— Мы не в кино.

— Откуда ты знаешь?

— Там будут призраки? — спрашиваю я. — Чтобы защитить ее от меня?

Дайю качает головой.

— Они даже не знают, кто она. Просто считают, что тебе здесь не место.

— Как и тебе.

— Я поблекла, помнишь. Пришло мое время.

Мы садимся в автобус на Харрис и едем до Бродвея. Когда он сворачивает к Сиднею, выходим. Я рассматриваю лица, ищу тени и серость. Знаю, что враги рядом. Но знают ли они, что я сбежал? Узнают ли в Дайю одну из своих сестер, такую же путешественницу по Пути Призрака? Насколько велика опасность?

При виде каждого переулка, каждой темной витрины сердце у меня подскакивает. Нам долго идти пешком, на автобусе или такси будет лучше, но мы на другой стороне улицы и перейти не пытаемся.

Перед бродвейским торговым центром Дайю говорит:

— Нам нужна нормальная еда.

Мой желудок согласно бурлит, рот наполняет слюна. Внутри в основном кафе, не такие, как в Штатах, но мы не выбираем. На нижнем этаже рядом с супермаркетом «Коулз» есть кондитерская, но проблема в том, что уже слишком поздно. Центр закрылся в семь вечера, не так давно. Я понятия не имею, сколько времени, но вижу людей в магазинах, переходы еще открыты. Конечно, ведь «Коулз» работает до полуночи, «Кеймарт»[40] — допоздна, и рядом с «Хойте»[41] есть закусочная с фастфудом.

Мы берем пирожки и воду в одном из магазинчиков у кинотеатра. Это лучшие пирожки с мясом и картошкой, которые я ел. Ностальгирую, словно приехал из Лондона, а не из Нью-Йорка. Еще покупаю сосиску в тесте — все еще хочу есть. Затем мы уходим. За все платит Дайю, деньгами одолжившего нам машину парня.

Сперва идем в туалет. Пользуемся удобствами, умываемся. Я не помню, когда в последний раз делал это с удовольствием. В последние несколько дней мне было несладко. Когда мы с Дайю выходим из торгового центра, я чувствую себя гораздо лучше. Сильным. Уверенным.

Я готов встретиться с женой. Впервые. Снова.

За торговым центром Бродвей меняет имя на Парраматта-роуд. Мы идем мимо Сиднейского университета. Афиши рекламируют концерты, чтения, лекции — на клубах и пустых зданиях, улица кишит народом, на дороге — река машин. Среди людей я чувствую себя в относительной безопасности. Вижу серые лица на другой стороне дороги, глядящие из окон над пустыми витринами, таящиеся в тенях — в каждом переулке, в каждой нише. Вдали от фонарей.

Вижу их в автобусах, на задних сиденьях машин. Уверен, что большинство просто воображаю. Дайю идет рядом, держит меня под руку, но я не знаю почему: из-за того, что тоже их замечает, или ее просто пугает город? Как долго она прожила в изоляции? Сколько вещей видит впервые?

Бездомные прячутся среди теней. Многих из них я вижу ясно, некоторые остаются размытыми. Это заметно только из-за контраста, но разница потрясающая. Один из бродяг без глаза. Не тот, что встретился мне на мосту, он чище и меньше ростом. У него нет другого глаза, шрамы белые, а не красные. Его лицо — сплетение старых шрамов, отметин его очищения.

Он не пошел по Пути Призрака. Или ему не дали шанса.

Я не узнаю его, а он меня, Дайю молчит, но стискивает мне руку. Я чувствую, что она дрожит.

Когда мы выходим за пределы его слышимости, она говорит:

— Это и нас ждет.

— Нет. Я вернусь, и ты пойдешь со мной.

— Они не отпустят меня.

— Я стану частью реальности. Лучше держись поближе.

— Они наблюдают за нами. Не уверена, что знают, кто мы. Но это вопрос времени. Потом нас убьют.

— Так что нужно пошевеливаться, — говорю я. Но перед тем, как что-либо сделать, мне надо встретиться с Карен. Поговорить с ней. Узнать, снюсь ли я ей, мечтает ли она обо мне, гадает ли, какой ребенок мог у нас родиться. Я скажу ей. Она хорошенькая, иногда громкая, настойчивая, любопытная и умная. Тимми — весь в нее. У него такие же зеленые глаза, и он успокаивается, только если она рядом. Он зависит от нее.

Я могу рассказать ей о семье, о наших праздниках. Объяснить, что все это можно вернуть. А может, просто спрошу: тебе здесь лучше?

Варианты ответа меня тревожат.

Всему свое время. Сворачиваем с Парраматты — тут меньше людей и машин, начинаются жилые дома и количество темных уголков для призраков удваивается.

Часть меня надеется, что я ее не найду. Мы на пути к дому ее матери. Карен может жить где-то еще. Возможно, она переехала. Что, если она встречается с кем-то? Замужем? Растит детей?

Что, если ее сына зовут Тимми?

Я расплачусь, я знаю. Не смогу этого вынести. Она может пойти в клуб или еще работать. Она была официанткой, когда мы встретились. Работала в двух барах и ресторане — семь дней в неделю, допоздна.

Что, если она вообще меня не узнает? Абсолютно. Что, если меня вообще не было в ее жизни и вспоминать нечего?

Если волноваться из-за возможных вариантов, дело не сдвинется. Я не смогу просчитать их все. У меня нет руководства. Это не мои фантазии — чужие, рожденные больным рассудком или безразличием.

Я заворачиваю за угол и оказываюсь на улице, где живет мама Карен. Делаю глубокий вдох и понимаю, что не могу к этому подготовиться. Просто иду дальше. Третий, четвертый, пятый дом, и бинго. Фамилия Финли на почтовом ящике.

Глава 11

Когда Я встретил Карен Финли на той вечеринке в Орландо, она сказала кое-что особенное. Она клянется, что не говорила этого никому в целом мире. Звучит как преувеличение, но это ее слова.

Друг друга привел меня на кухню, чтобы выпить, увидел стоявшую там Карен, увидел, как я на нее смотрю, и ахнул. Вот так. Он сразу все понял.

Карен наливала себе красного вина. Обернулась, посмотрела на меня так же, как я на нее. Вы верите в любовь с первого взгляда? Мы ее доказательство. Влюбились на том самом месте — до Микки Мауса рукой подать. Я уверен, что у меня в мозгу немного замкнуло. Одно полушарие, ответственное за смысл, приличия и причины, повредилось, другое было перегружено.

— Ах! — сказал знакомый, а потом: — Кевин Николс, это Карен Финли. Она из Австралии. Карен, это Кевин Николс. Он живет в Нью-Йорке.

Она улыбнулась, протянула мне руку. Я уверен, что пожал ее, как подобает. В остальном все пошло немного не так. Язык мне не повиновался, я сказал какую-то глупость вроде: «Привет, приятно познакомиться, как тебе наша страна?» Необязательно этими словами, я не помню, что именно говорил.

Карен сказала:

— Так ты парень из журнала?

Я ни дня не работал в журналистике. Меня зачаровал ее акцент и я онемел.

— Рассмейся, — сказала она. — Так один миг перейдет в другой

— А что тогда случится? — спросил я.

— Неловкость исчезнет, — предположила она. — И будет лучше.

Вспоминая об этом, я оказываюсь у ворот. К парадной двери ведет двухметровая дорожка — узкая, кирпичная — через садик под сенью крохотного балкона. Дом в три этажа, но спереди видно только два. Лестница у левой стены разделяется на втором этаже. Я столько раз бывал внутри. А теперь разгадал загадку дежавю: это знание, полученное в другой реальности. Даже если я ей не снился, Карен решит, что уже где-то меня видела. Не в этом мире. Здесь меня не было.

— Это ее дом? — спрашивает Дайю.

Я киваю.

— Подожду снаружи, — говорит она.

Я киваю еще раз, онемев от ужаса. Отпираю ворота, делаю шаг, другой — дорожка к двери слишком короткая, я не успеваю подготовиться. Поднимаю руку, чтобы постучать. Медлю.

Дверь закрыта. Неважно, постучу я или нет. Есть звонок, но, как я помню, он никогда не работал. Мама Карен отключила его, не помню почему. Дверь из темного дерева — прочная, толстая, с двумя окошками наверху, стекла травленые, — наружу льется мало света. Я не могу разглядеть, что делается внутри. Из окна, выходящего в сад, можно увидеть, как я стою у двери, если, конечно, облокотиться на спинку дивана.