Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1

Не думать, приказала себе Катерина, не вспоминать. Если в твой внутренний монолог вступит Китти с ее богатым опытом дешевой проститутки, ты сорвешься. Только не Китти! Заткнись, Шлюха с Нью-Провиденса!

Хватит бороздить пиратские моря! — приказала себе Катя. Стану думать о наших днях, о цивилизованном мире современных людей, легко сходящихся и легко расстающихся. Взять хоть ее саму, Катю. Был же в ее собственной жизни мальчик Яша, прощальный подарок лета.

— Девушка-змея! Девушка-змея! — голос за Катиной спиной был таким настойчиво-торжествующим, что, по мнению Катерины, никоим образом не мог относиться к ней — хмурой тетке, по уши погруженной в раздумья: можно ли оставить «на хозяйстве» Витьку с его пубертатными закидонами — или, вернувшись с дурацкого корпоративного уикенда, она обнаружит вместо квартиры бесприютное пепелище. Но голос пел, как… как скрипка. И явно намекал на Катеринины штаны, песочно-желтые, в серых чешуйчатых разводах, нежно светящиеся в лиловых весенних сумерках. Тогда ведь тоже была весна, помнишь?

Помню, сказала Катя. Была весна, от пруда тянуло холодом, я напялила кофту поверх футболки и вышла подышать, уверенная, что ни одной мужской душе в подобном виде не приглянусь. Не знаю, отчего мальчишка, опьяненный лиловым вином майской ночи, обратил внимание на мою персону.

Конечно, отвечать, заигрывать — и даже польщенно улыбаться — Катерина не собиралась. Кто он был для нее? Подросток, лишь немного постарше Витьки, свистящий вслед любой женщине из петушиного, актерского самохвальства. Жизнь неумолимо катилась под уклон, огрызок, оставшийся от былого богатства, следовало посвятить сыну, не отвлекаясь ни на какие обманки и наживки судьбы. Не оборачивайся! — строго сказала себе Катя. И обернулась.

Глава 7

Бабочка в плафоне

Красивых мужчин Катерина всегда боялась. И легко отказывалась от надежды. Эти вещи, на первый взгляд никак не связанные, определили Катины отношения с миром мужчин.

Есть упрямые люди, которым судьба устала доказывать, что она сильнее. Они не опускают рук, даже если по этим рукам бьют что есть силы: младенцев — мягкой материнской ладонью, школьников — учительской линейкой, взрослых — бейсбольной битой… Они верят, будто последний удар, добивающий противника, все равно остается за ними. Они не сдаются. Никогда не сдаются, нацелившись на видимое им одним нечто. Они живут так, словно внутренний навигатор рисует им на роговице красные кружки и стрелки, указатели истинной жизненной цели, недоступной невооруженному глазу. По велению незримых огненных словес они ходят по жизни прямыми путями, непохожими на окольные тропы сомневающихся и безвольных.

Катя и завидовала, и пугалась подобной целеустремленности. Сама-то она предпочитала ждать на обочине, когда рядом притормозит одышливый, неспешный автобус, подхватит ее вместе с остальными недотепами и отвезет туда, где таким, как она, пребывать положено. Например, в ранний брак, стихийно протестующий против родительского «Вы что, с ума сошли?». Или в непрестижный «женский» вуз, вяло откусывающий и меланхолически пережевывающий лучшие куски юности. Или в развод, похожий на ДТП: кто-то из целенаправленных решил подрезать колымагу, везущую мирную чету в бесцветное завтра из бесцветного сегодня.

И все это, будто из дуб из желудя, росло из детства, в котором Катерине не досталось ни одного из тех узкоплечих и нахальных мальчишек, что числятся Реттами Батлерами дворов и школ. Кто и почему поднял их на школьно-дворовый Олимп в двойном статусе Ареса-Аполлона, не ведали ни сами кадыкастые Ретты Батлеры, ни их исполненная важности свита. Как бы то ни было, в детстве и юности Катерине оставалось лишь издалека любоваться на красавчиков, стесняясь лишний раз стрельнуть глазами в угол, на нос, на предмет и утешаясь надеждами на внезапное прозрение очередного Батлера. Вдруг среди них окажутся открыватели новой породы Скарлетт — Скарлетт застенчивой? Не оказалось.

Годы шли, половодье чувств слилось в законный брак, точно в море. С годами и море пересохло, но осталось убеждение: все-таки она, Катя, была счастлива — у нее же есть Витька, есть воспоминания о счастливых днях совместной жизни с Игорем… Ну, там, обильная незнакомыми родственниками свадьба, гомонящая толпа у роддома, упоительное зрелище кривоватых стен новой квартиры, не то романтические, не то семейные поездки в санатории — всё как один «Жемчужные» да «Сосновые», на крайняк — «Воровского», с произвольно-ерническим ударением. Обычная жизнь обычного человека — в советских фильмах такую в показывали нарезкой из черно-белых фотографий, сплошь из улыбок и восторженно округленных глаз.

Биография, достойная муравья, с отвращением думала Катерина, запихивая пожелтевшие, пахнущие гнилью фотки в коробку из-под обуви, а коробку — на верхнюю полку шкафа. Так наследный принц, став королем, отправляет ненавистного временщика во фронтир «управлять важными для государства территориями», а по сути — в безвременную и безысходную ссылку. Хоть бы я ему изменяла, что ли. А то жизнь прошла — и вспомнить нечего. Не то что всяким Гаянэ-Шаганэ, идущим не вдоль по жизни, приноравливаясь к шагу и маршруту спутника, а поперек. Гаянэ-Шаганэ пересекают и пресекают вялые семейные отношения. Я тоже так хочу! — угрюмо вздохнула Катя. Почему мне нельзя идти поперек мещанской морали и советской нравственности? Кто связал меня тайным обетом скромниц и неудачниц?

Все это снова промелькнуло в мыслях Катерины при виде Яши, стоявшего перед ней в оранжевом сиянии фонаря. Типичный юный Батлер, не ведающий, что Скарлетт всегда влюблены в абсолютно не подходящих для них Эшли, а значит, нацелены на нудных принцев и не замечают влюбленных в них прекрасных разбойников.

Спасти тебя, малыш, от жестокой правды? Обменяться с тобой шутками, намеками, телефонами, летними ночами, сексуальными фантазиями, печальными исповедями, жаром тел и холодом предчувствий… Нам не помешает развлечься на пути к последнему разочарованию в любви. После чего мы оба станем взрослыми — настолько взрослыми, что никакая внезапная страсть не достучится до наших хорошо защищенных сердец.

А потом была целая вечность огня, в которой Катерина металась, будто ночной бражник, залетевший в плафон.

В детстве Катя едва не утонула в ванне, пытаясь достать серую бархатную бабочку, колотящуюся о ламповое стекло. Босые ноги скользили по краю ванны, далеко внизу стыла вода в красивых барашках пены, похожих на облака, бабочка еще слабо дергала усиками, от лампочки тянуло страшным жаром, словно то не лампочка была, а шаровая молния. Катерина тогда почувствовала себя богом — всесильным, если сравнивать с обожженным, ослепшим бражником; и бессильным, если ни с кем не сравнивать. Насекомое умирало, но из плафона лезть отказывалось: для этого пришлось бы проползти мимо огненного шара — смерть бдительно стерегла выход из преисподней.