Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

— Здорово прострелили, да, Ленни?

— Что?

— Этого закостенелого. Труп, бывший когда-то секс-королем. Прямо в середину лба, видал?

Приятель Ленни не выказал, никакого интереса Скорее всего, его переполняли навязчивые мысли о башмаках. Ленни отогнул край покрывала:

— Посмотри-ка сюда.

Помощник обвел взглядом лицо мертвеца. Рана была вычищена усилиями патологоанатома. Белесый контур входного отверстия слегка оттопыривался.

— А я думал, что в сердце. Так чаще всего убивают.

— Его не убивали на улице. Его казнили, — сказал Ленни, погрузив в рану свой тонкий палец. — Потрясающим выстрелом. Прямо в середину лба. Словно хотели сделать ему третий глаз.

— Да…

Покрывало вернулось на свое место. Пчела продолжала беспокойно жужжать. Из начала… в начало… по кругу…

— Ты слышал про третий глаз?

— А ты?

— Кажется, Стелла мне что-то о нем читала: он вроде бы расположен в центре тела.

— Ну там же пупок. Или, по-твоему, лоб находится на животе?

— Н-нет, но…

— Пупок, и ничто другое.

— Может быть, она имела в виду духовное тело, а не физическое…

Собеседник ничего не ответил.

— Он как раз здесь — где дырка от пули, — сказал Ленни, восхищаясь убийцей, застрелившим Ронни так красиво.

Пчела перестала жужжать. Она слушала Дырка у Ронни была не только в голове. Она была в его доме, покинутом женой и детьми. Дырки были на лицах, смотрящих со страниц журналов. Они были всюду… Вот если бы знать, какая из них ведет на свободу. Для этого нужно отыскать свою рану.

Дух Ронни не был больше маленькой жужжащей пчелкой. Он расслаивался, расползался, стремясь вытянуться вдоль поверхности лба Он продвигался медленно, дрожа от предвкушения. Впереди вдруг что-то замерцало, маня, словно свет в конце длинного туннеля. Свет, которым была наполнена материя покрывала. Движения стали уверенными и легкими — направление найдено. Свет сделался ярче, голоса громче. Дух Ронни, никем не видимый и никому не слышный, вырвался на свободу. Годный лишь к сожжению кусок разлагающегося мяса и спекшейся крови был покинут навсегда.

Ронни Гласс воскрес в новом мире — в незнакомом мире белой льняной ткани.

Ронни стал собственным саваном.

Рассеянность снова привела патологоанатома в покойницкую. Он забыл здесь записную книжку с адресом и телефоном вдовы Гласс. Отыскать ее оказалось нелегко. Он ворошил бумаги, переставлял вещи и не знал, какую совершил ошибку, зайдя сюда.

— Что это такое? Вы с ним еще не закончили? — рявкнул он на ассистентов.

Те лишь бормотали невнятные оправдания.

Их черепашья медлительность всегда становилась поводом выплеснуть раздражение, накопившееся к концу рабочего дня.

— Поторопитесь-ка. — Он сорвал с тела саван и в ярости швырнул его на пол. — Пока этот паскудник не ушел отсюда сам. Удивительно, что он еще здесь. Или вам наплевать на репутацию нашего скромного отеля?

— Да, сэр. В смысле, нет, сэр.

— Что ясе вы стоите? Сложите все в полиэтилен. Вдова хочет, чтобы тело сожгли побыстрее, а вы прохлаждаетесь. Да и мне оно тут ни к чему. Я уже насмотрелся на него.

Ронни лег на пол смятой громадой. Он лежал на полу, постепенно свыкаясь с новыми ощущениями. Обрести тело не так уж плохо, будь оно даже прямоугольным и пропахшим дезинфекцией. Вскоре Ронни обрел полный контроль над саваном.

Вначале саван сопротивлялся. В самой его материи были заложены пассивность и мертвенность — ее суть отвергала жизнь и не хотела подчиняться вселившимся духам. Но Ронни не сдавался. Сила его желания, поправ естественные законы, наполнила переплетения волокон энергией и заставила их совершить первое самостоятельное движение.

Саван медленно расправился и встал вертикально. Патологоанатом засовывал на ходу найденную наконец черную записную книжечку в карман, когда на его пути неожиданно возник белый занавес. Саван слегка прогнулся назад, словно желая потянуться, как человек, очнувшийся от глубокого сна.

Ронни попытался говорить, но не издал ни звука, кроме шороха своего нового тела. Тихий шелест белья, обдуваемого легким ветерком Звук был слишком тонким и прозрачным — перепуганные люди вряд ли его слышали. Их оглушали бешено бьющиеся от страха сердца. Патологоанатом бросился к телефонному аппарату, чтобы позвать на помощь. Но нигде никого не было. Ленни с напарником ринулись к раздвижным дверям, во все горло заклиная силы небесные помочь им. Патологоанатом застыл на месте от потрясения.

— Сгинь с глаз моих, — произнес он.

Ронни лишь обнял его. Крепко обнял.

— Помогите, — вымолвил бледный патологоанатом.

Обращался он, по-видимому, к себе самому. Те, кто могли ему помочь, неслись сейчас по коридорам с бессвязными криками. Они бежали, не желая видеть этот ужас, появившийся в покойницкой. Патологоанатом остался один — завернутый в накрахмаленную материю савана, бормочущий слова, что могли, по его мнению, послужить спасению.

— Прости меня, кем бы ты ни был. Кто бы ты ни был. Прости.

Ярость, владевшая Ронни, не знала милосердия. Никакой пощады, приговор не подлежит обжалованию. Этот подонок с рыбьими глазенками, ублюдок со скальпелем, позволил себе резать его тело и ковыряться в нем, словно в телячьем боку. Нельзя простить его ледяное отношение к жизни, к смерти, к Бернадетт. Ему придется умереть. Здесь. Среди останков, над которыми орудовали его бездушные пальцы.

Из уголков савана начали формироваться руки — от Ронни требовалось лишь представить себе эти орудия возмездия. Он понял, что стоит, наверное, придать себе прежний внешний вид. Начал он с рук. Вскоре удалось вырастить на них пальцы. Большие, правда, оказались немного меньше прежних. Он напоминал Адама, которого Творец создавал из белой ткани.

Творение на время прекратилось: руки обхватили шею патологоанатома. Они не чувствовали ее упругих мышц. Никакого сопротивления. Невозможно было рассчитать усилие, с каким нужно сжать пульсирующее горло. Ронни просто держался за него, решив, что надавил достаточно сильно. Лицо жертвы почернело, фиолетовый язык выскочил изо рта, словно его выплюнули. Ронни старался. Шея хрустнула, и голова откинулась назад под углом к туловищу.

Ронни заставил труп упасть на пол, натертый ногами жертвы. Он посмотрел на свои новые руки новыми глазами — двумя крохотными, словно следы булавочных уколов, дырочками.

Он почувствовал себя уверенно в новом теле. Какая в нем была сила: не напрягаясь, сломать шею человеку! Растворившись в бескровном куске материи, он стал свободнее, чем в оковах человеческого тела. Он жил, несмотря на то что внутри него все было наполнено воздухом, беспрепятственно протекавшим сквозь новую плоть. Можно свободно парить над миром, движимым ветрами, словно планирующий лист бумаги. Можно стать страшным орудием и поставить этот мир на колени. Казалось, возможностям нет предела.