Анна Малышева - Конкистадоры

Наконец Пьеро в отчаянии (его отвергли) убегает в лес. Честно говоря, ненавижу дельарте.

Но потом… Там, глубоко в лесу, у тихого темного озера Пьеро ложится на низкий холмик у воды с таким странным, застывшим, оцепеневшим в белилах лицом… В тот миг мне показалось, что ни это лицо, ни этот холм, ни эти слезы не имеют ничего общего с экранизацией модных новелл, которые критика успела изжевать до сладких слюней, а читатели – истерзать до дыр, чтобы благополучно забыть назавтра… Нет. Д. снова прорвал плоскость действия своим личным взрывом, всхлипом, он шел против течения, и как НАШ ВЕЛИКИЙ допустил, чтобы актер вел себя так, – не понимаю. Хотелось вскрикнуть: остановите его, не давайте ему так… Играть?! Но ведь это уже не игра! Нельзя было смотреть так, как смотрел Д., прямо в камеру, на тебя, в тебя, и, вот же черт, я, журналист, схватился за то место, где, как предполагается, находится сердце. Этот эпизод надо было вырезать или переснять. И что бы мне тогда встать и уйти с премьерного показа, и не знать ничего, и не пытаться узнать?

А после – сцена, удивительная по красоте, тающая в золотом мареве свечей, укрепленных вдоль рампы маленького уличного театра. Ветер раскачивает в темноте почти облетевшие от цвета яблони; звучит одинокий, печальный голос Коломбины. Она пропевает свою партию и смолкает, выжидая, когда ей ответят. Но Пьеро нет, и она снова начинает:

На дворе стемнело,Мой дружок Пьеро,У меня есть дело,Дай-ка мне перо!

Кокетливый и двусмысленный жест. Пламя свечей резко клонится в сторону. Коломбина улыбается кукольно, фальшиво, заманивая Пьеро в ловушку.

Догорела свечка,Огонек погас,Надо мне словечкоНаписать сейчас…

Пьеро прислушивается, застыв в отцветшем жасмине. Наконец он не выдерживает и выходит из укрытия, чтобы петь с Коломбиной свою партию. Подходя к сцене, он идет среди маленького струнного оркестрика, расположившегося прямо на сырой ночной траве (отличные натурные съемки!). Музыка дышит низко, влажно, глубоко, ее простые очертания часто повторяют сами себя, как у Вивальди. Пьеро взбирается на сцену и начинает петь, Коломбина вторит. В это время из кулис появляется Арлекин с палкой в руке. Он кланяется зрителям, останавливается в углу, дожидаясь конца дуэта. Последние кадры «Оркестра» – маленькая фигурка мертвого Пьеро, распластанная под картонным небом, стираемая дальним планом, как последний мазок белил.

После съемок «Оркестра» вышло в свет большое интервью с НИМ. Я сам и брал, и кажется, порядком ЕГО разозлил тем, что стремился побольше узнать о Д., который никогда интервью не давал, а не о НЕМ, любимом. А что мне о НЕМ узнавать? Я знаю ЕГО наизусть, вдоль и поперек. Немного поломавшись, ОН заявил, что работа с Д. всегда чревата неожиданностями и вдруг рассыпался в комплиментах. Ну, у НЕГО всегда так – то к черту пошлет, то к сердцу прижмет. По ЕГО словам, «исключительно благодаря выбранному Д. месту для съемок последней новеллы, благодаря аромату долгой, прожитой в этом доме жизни, „Мой дружок Пьеро“, которому вначале отводилась чисто эстетическая роль, стал главной темой фильма, превратившись в настоящий оркестр в зелени – тот оркестр воспоминаний, который зачастую вступает неожиданно для нас». Так и сказал, слово в слово. Иногда я хочу ЕГО задушить.

Статья была иллюстрирована фотографиями; одна из них изображала Д. рядом с братом. Д. там около десяти лет, брат года на два старше. Они очень похожи, одеты в мешковатые, на вырост сшитые куртки с оттопыренными диагоналевыми лацканами. Д. сидит на стуле, рядом, почти неотличимый от него, стоит брат. Те же серьезные глаза, тяжеловатая остриженная голова, то же ощущение от взгляда на него – соринки, попавшей под веко. Сперва щуришься, потом долго моргаешь и забыть это лицо уже не можешь. Мальчики фотографировались в комнате Пьеро и Арлекина; странно было узнавать на фотографии те детали обстановки, что не изменились за годы – железные крашеные кровати, серые одеяла, тот же вид из окна на яблони в цвету. Глядя на мальчика рядом с Д., я задумался: сильно ли он отличается от брата теперь? Странно, но мне казалось, что я могу точно определить степень их несходства, словно уже видел их где-то рядом в зрелом возрасте. Я даже помнил его лицо, но как это могло быть? Мне и с Д. никогда не удавалось встретиться, так откуда я знаю его брата?

В конце интервью НАШ ВЕЛИКИЙ упомянул о том, что подумывает об экранизации последней драмы одного из БЕССМЕРТНЫХ. (Между прочим, они в некотором родстве.) «Это фарс, основанный на архетипах в стиле Карла Юнга. В главной роли, конечно, Д. Впрочем, он сыграет даже две главные роли. Это будет нечто совершенно иное…»

Провались ТЫ! Я начал читать это чертово «Пристрастие к зеркалу» в надежде что-то предугадать. Формы без содержания, сухое русло реки в виде основного места действия, повторяющиеся типы ситуаций и фигур, приключения героев, бесконечные репрезентации, мотив вражды братьев, лето на исходе. Сезон еще не начался, так что пьесы я не видел. Да и не пошел бы – даже по контрамарке. Мы изнывали от жары в пустых редакциях; потом я заболел скарлатиной. Можете себе представить? Смешно – в моем-то возрасте! «Пристрастие к зеркалу» было дочитано в больнице. А когда я вернулся в редакцию и подошел к звонившему телефону, то услышал, что…

Что, вернувшись со съемок «Оркестра», Д. на все лето остался в городе. Вечерами его иногда видели в кафе. Как-то ему позвонили со студии и договорились о встрече для примерки костюмов к новому фильму. Наутро Д. не пришел. Его ждали до часу дня, потом за ним поехал ассистент. Ему никто не открыл. Телефонные звонки оставались без ответа. Вечером другого дня в квартире Д. выломали дверь. Хозяина нашли в спальне. Он воткнул себе под верхнее левое ребро детский перочинный ножичек с серой рукояткой и тупым поцарапанным лезвием.

Недавно состоялся траурный показ картин Д. Сначала мы смотрели подборку из его старых, эпизодических ролей, из фильмов, которые никому не известны и известны не станут. Мы никак не могли соединить для себя Д. «Ночей» с костлявым черно-белым мальчиком, слишком накрашенным, слишком освещенным, который умилял и огорчал нас своей напряженностью, напускной небрежностью, обиженным взглядом. Самое печальное было то, что в нем мы действительно узнавали Д. Последний отрывок – из некоего двухчасового детектива «Исчезновение в День Святого Валентина». Д. играет там в массовке, наполнившей закусочную где-то при дороге. Вспыхивает ссора. Д. выхватывает нож, его успокаивают. Снова пьют. По ходу действия Д. поднимается из-за стола, идет в угол, где висит старое потертое зеркало. На подоконнике, залитом солнечным светом, качается в стеклянном кувшине вода. Он останавливается у зеркала, смотрит в свои неуловимые глаза, словно что-то припоминая. Опирается руками о подзеркальник, его шатает, но глаза трезвые, взгляд застывший, изумленный. Его отражение из-за возраста зеркала, пятен на стекле, потемневшей амальгамы кажется старше своего оригинала года на два, некрасивее; кажется печальнее. В этот миг раздается выстрел.