Шон Хатсон - Жертвы

Он был только в джинсах и кроссовках. Слегка повернувшись, Миллер смог разглядеть на спине в области поясницы широкие рубцы, напоминавшие о потасовке на стадионе, где он фотографировал несколько лет назад футбольный матч. Какой-то разъяренный болельщик пырнул его финкой в спину, располосовав ее двумя глубокими ранами. Один из ударов едва не задел почку. В тот же день Миллер видел, как забросали кирпичами полицейского, и он скончался от полученных травм.

Эти фотографий теперь висели на стене его рабочего кабинета.

Услышав звонок в дверь, Миллер взглянул на часы и нахмурился. Было лишь восемь часов. Кого принесло в такую рань?

Миллер резко выдернул затычку из раковины, напялил свитер и спустился вниз.

Открыв парадную дверь, он улыбнулся, приветствуя гостя.

— Наверное, что-то важное, — сказал Миллер, — раз ты решил зайти так рано.

Филип Дикинсон кивнул, проходя за Миллером в гостиную.

— Дело действительно важное, — подтвердил режиссер. — Это касается Лизы Ричардсон.

Миллер криво усмехнулся и принялся переливать виски из бутылки во фляжку.

— А что с ней?

— Ее доставили с нервным приступом в одну из лондонских больниц. И, пожалуйста, не говори, что это не имеет к тебе никакого отношения, Фрэнк. Я знаю, что произошло вчера вечером. О твоей маленькой «проказе».

— Она сама нарвалась, — бросил Миллер. — Она и этот пьяница, с которым она таскается. Они ни в грош не ставят мою работу, Фил. Я этого не прощаю. Ну что ж, теперь она наверняка знает, на что я способен.

— Да ты форменный идиот! — рявкнул Дикинсон.

Миллер смерил его злым взглядом.

— Ну что тебя дернуло? — продолжал режиссер. — Допустим, ты с ней поссорился. Допустим, она спит с Робсоном. Тебе-то что за дело? Тебе платят за спецэффекты, а не за охрану нравственности, черт тебя побери! По твоей милости я лишился ведущей актрисы. Из-за тебя съемки сорваны теперь дня на три, не меньше. Утром я звонил в больницу, мне сказали, что ей вводят успокоительное. Лиза была буквально в шоке, когда ее ночью привезли на «скорой».

— Если ты ждешь извинений, то не дождешься, — сказал Миллер голосом, в котором не было и тени стыда.

— Речь идет не просто о мести, Фрэнк, — заметил Дикинсон. — Это дорого обойдется компании. С каждым днем простоя тысячи долларов улетают в трубу.

Миллер невозмутимо наполнял фляжку, стараясь не пролить ни капли драгоценной влаги.

— Найми другую актрису, — сказал он. — Осталось снять только сцены в гриме. Кто, к черту, разберет?

— Дело не в этом, — ответил режиссер. — Я пришел к тебе не затем, чтобы обсуждать, как нам выйти из положения в отсутствии ведущей актрисы.

— Так что тебе нужно?

— Я пришел сказать, что было бы хорошо, если бы ты не появлялся на съемках несколько дней, — сообщил ему Дикинсон.

— Ты меня увольняешь?

— Нет, я просто прошу тебя посидеть дома, пока страсти не улягутся.

Миллер отхлебнул из бутылки.

— Иначе может возникнуть куча проблем, Фрэнк. В толк не возьму, зачем тебе это понадобилось? Впрочем, это в твоем духе. За тобой обязательно должно остаться последнее слово, не так ли?

Миллер кивнул.

— И как раз сейчас я собираюсь это сделать, — сказал он, сощурив глаза. — Несколько дней меня на съемках не будет. Я не буду больше вставлять палок в колеса, Фил. Но ты меня удивил. Не думал я, что ты позволишь какой-то актрисуле и ее хахалю запугать себя. Почему же ты их не попросил отдохнуть несколько дней от съемок?

— Но ведь это ты довел ее до нервного срыва, Фрэнк. Мне хочется как-то замять это дело.

— Посмотрите, какой дипломат, — распалялся Миллер. — Ну ладно, Фил, ты все сказал, а теперь катись отсюда.

— Что за скверный характер...

— Какой есть. Убирайся отсюда.

— Да тебя уже люди сторонятся, Фрэнк, — урезонивал его Дикинсон. — Ты только зло несешь.

Миллер, зажав в кулаке бутылку, замахнулся.

— Вон! — заорал он и запустил бутылкой.

Она пролетела рядом с головой Дикинсона, ударилась об стену за его спиной и разлетелась вдребезги.

Дикинсон взглянул на стену, о которую разбилась бутылка, затем на Миллера — тот исподлобья наблюдал за ним, готовый на все. Не проронив ни слова, Дикинсон повернулся, открыл дверь и вышел.

Миллер жадно прильнул к фляжке и, сделав большой глоток, вытер рот тыльной стороной ладони.

— Нервный срыв, — проговорил он, и губы его расползлись в улыбке.

Он прищелкнул от удовольствия языком и направился в свой рабочий кабинет.

Оцепенение

Повсюду сновали люди в форменной одежде.

Полицейские. Санитары. Работники метрополитена.

Ребенок с интересом смотрел на это обилие мундиров, сгрудившихся на платформе у первого вагона электропоезда.

Машинисту помогли выйти из кабины и усадили на какую-то скамейку. Белее мела, прижав руки ко лбу, он раскачивался взад и вперед. Человек лежал на рельсах метрах в пяти-шести, и ребенок наблюдал, как два санитара, обливаясь потом, пытались стащить изувеченное тело с рельсов.

Пассажиры высыпали из стоящего электропоезда: одни сгрудились на платформе, другие торопились поскорее покинуть место страшной трагедии. Полицейские изо всех сил старались оттеснить образовавшуюся толпу к выходу, но, подгоняемые нездоровым любопытством, люди рвались к краю платформы, каждому хотелось протиснуться поближе, чтобы иметь обзор лучше, чем у соседа. Пассажиры напирали друг на друга, поднимались на цыпочки, чтобы сверху взглянуть на лежащую перед ними покалеченную жизнь. Ребенок пробрался между ног двух высоких мужчин, которые, вытянув шеи, смотрели, как окровавленное тело поднимали с рельсов. Ребенку были слышны обрывки речи, взлетавшие под сводчатый потолок станции. Говорили что-то о самоубийстве. Жертва, мужчина лет тридцати, по-видимому, притаился в нескольких шагах от выезда из тоннеля и, когда поезд появился, бросился под него. Удар был страшный, но, к несчастью, не смертельный. Человека протащило несколько метров по рельсам, попавшая под колесо нога была отрезана по колено, лицо превратилось в безобразную маску. Между рельсами валялась оторванная рука с еще подергивающимися пальцами, а из артерий хлестала кровь.

Кого-то, пробивавшегося вперед, вырвало, воздух наполнился зловонием, смешанным с острым запахом озона и жженой плоти.

Ребенок придвинулся вплотную к санитарам, поднявшим окровавленное тело на платформу, где уже было расстелено серое одеяло.

От крови, ручьем лившейся из обрубка ноги пострадавшего, плотное одеяло быстро намокло. Ребенок с интересом наблюдал, сколько еще багровой жидкости вытечет из остатка конечности.

Полицейские не оставляли попыток сдержать натиск толпы, но от этих людей в синей форме лишь отмахивались, как от назойливых мух.