Стивен Кинг - ОНО

Не то чтобы его сильно беспокоил этот ночной звонок неизвестно от кого или что она засобиралась, хотя ей никуда не надо было ехать. Не эти проблемы гвоздем вколачивались в его мозг — тупо и болезненно от излишества пива и недосыпа.

Все дело было в сигарете.

Предполагалось, что она бросила курить. Но не выдержала — свидетельство тому торчит теперь у нее изо рта. И поскольку она все еще не замечала присутствия мужа, он насладился воспоминаниями о двух ночах, когда она всецело была в его власти.

— Я не хочу, чтобы ты курила в моем присутствии, — внушал он ей по приезде домой после вечеринки в Лейк-Форесте. В октябре — вот когда это было. — Пойми: это чертовски нервирует. И неважно, в гостях мы или в конторе. Такое впечатление, будто ты жуешь что-то вместе с соплями.

Том ожидал, что его отповедь вызовет у Беверли хотя бы искру протеста, но она лишь смотрела на него — робко и извинительно.

— Хорошо, Том. Забудем об этом, — сказала она мягко и покорно.

Она бросила. Том, вспоминая эту ночь, каждый раз приходил в прекрасное расположение духа.

Но через несколько недель они выходили вечером из кино, и Беверли, не задумываясь, закурила в вестибюле, продолжая выпускать клубы дыма, пока они проходили через автостоянку к своей машине. Вечер был ноябрьский, и ветер с маниакальной настойчивостью проникал во все дырки, заставляя плотнее запахивать одежду. Том еще припоминал, что с озера потянуло рыбой и еще чем-то смутным. Он сделал вид, что не обращает внимания, как она закурила. Даже открыл ей дверь и помог забраться в автомобиль. Он обошел машину, закрыл свою собственную дверь и требовательно произнес:

— Бев?!

Вынув сигарету изо рта, она повернулась к нему с вопросительным выражением, и тут он неплохо приложился: его тяжелая ладонь прошлась по ее щеке так, что он ощутил покалывание в пальцах, а голова Беверли откинулась назад. Глаза у нее округлились от удивления и боли… и чего-то еще, рука потянулась к месту пощечины, будто исследуя нанесенный ущерб. Она вскрикнула:

— О-о-о! Том?!

Он, прищурившись, наблюдал и жестко ухмылялся, всецело поглощенный ожиданием реакции. Его член в этот момент вытянулся в струнку, но Том не обращал на это внимания. Это позже. Теперь экзамен. Он попытался встать на ее позицию и определить третью составляющую на ее лице. Так. Сначала удивление. Потом боль. Затем…

(ностальгия)

…поиски в памяти и… озарение. На один миг. Но если она и оценила это, на лице ее это никак не отразилось. Теперь дальше. Представим себе, что она может ответить. Это казалось Тому таким же легким, как произнести свое собственное имя.

Могло быть: «Ты сукин сын!»

Могло быть: «Дома разберемся».

Могло быть: «Ты ударил меня, Том».

Но она лишь посмотрела на него как раненая газель.

— Почему ты сделал это? — Она попыталась сказать что-то еще, но не смогла и расплакалась.

— Брось это.

— Что? Что, Том? — Макияж сбегал по лицу грязными дорожками. Ему было наплевать. Его интересовала лишь реакция. Это было мерзко, но возбуждало его. Сучонка. Но чертовски сексуальная.

— Сигарету. Выбрось ее.

Наконец до нее дошло. Она ощутила свою вину.

— У меня из головы вылетело! — вскрикнула она. — Я больше не буду!

— Выбрось, Бев, иначе опять нарвешься.

Она подняла стекло и выбросила. Затем обернулась к мужу с бледным и перепуганным лицом сирены.

— Ты не можешь… не должен бить меня. Это скверно отразится на… наших… отношениях. — Напрасно она пыталась найти верный тон; у нее не выходило. Том был в машине с ребенком, страстным и дьявольски сексуальным, но ребенком.

— Можешь и должен — два разных понятия, малышка, — откликнулся Том, стараясь говорить спокойно, хотя внутри у него все кипело. — И я единственный, кто решит, чему быть в наших взаимоотношениях, а чему не бывать. Если тебя это устраивает — прекрасно. Если нет — ты свободна как муха в полете. И я не стану тебя задерживать. Могу наградить пинком в зад, но удерживать не стану. У нас свободная страна. Я понятно объяснил?

— Да, ты сказал достаточно, — прошептала она, и он ударил ее вновь, уже сильнее, потому что никакой девке не может быть позволено возражать Тому Рогану. А она вообразила себя английской королевой.

Беверли ударилась щекой о приборную панель. Рука ее автоматически нашаривала дверную ручку, но вскоре безвольно упала. Она забилась в угол как кролик, прикрыв рот, с запавшими, мокрыми, испуганными глазами. Том коротко взглянул на нее, вылез и обошел автомобиль. Промозглый ноябрьский ветер хлестнул по груди. Он открыл пассажирскую дверь.

— Ты хотела выйти, Бев? Я видел, ты пыталась найти ручку. Окэй. Я просил тебя кое о чем, и ты согласилась со мной, а потом забыла об этом. Окэй. Теперь ты хочешь выйти? Валяй, выходи. Ну какого дьявола! Выходи, черт возьми!

— Нет, — прошептала она.

— Что, не расслышал?

— Нет, не хочу выходить, — повторила она немного громче.

— Что, сигареты лишили тебя голоса? Может, тебе мегафон дать? В последний раз спрашиваю, Беверли. Постарайся сказать так, чтобы я расслышал: хочешь ты выйти из машины или хочешь вернуться со мной?

— Хочу вернуться с тобой, — невыразительно повторила она и сложила руки на юбке как провинившаяся школьница. Она не глядела в его сторону. По щекам катились слезы.

— Хорошо, — подытожил он. — Прекрасно. Но сначала скажи мне следующее, Бев. Скажи мне: «Я забуду о курении в твоем присутствии, Том».

Она посмотрела на него просительно. «Ты можешь заставить меня сделать это, — говорили ее глаза, — но не надо. Не делай этого, я же люблю тебя, разве этого мало?»

Да нет, этого не будет. И в глубине души она чувствовала, что они оба это понимают.

— Скажи.

— Я забуду о курении в твоем присутствии, Том.

— Хорошо. Теперь скажи «извини».

— Извини, — тупо повторила она.