Евгения Грановская - Иероглиф смерти

Журналист обернулся:

– Что-то еще?

– Кажется, я разгадала загадку вашего Оси Бриля!

На лице Корсака появилось недоверчивое выражение.

– Вы угадали слово?

– Да. Sedation.

Глеб приподнял брови в легком недоумении, а потом прищурил задумчиво глаза и перевел:

– «Покой»?

– Скорее, «успокоение», – сказала Маша.

– Да… Se-da-ti-on… Похоже. – Корсак задумчиво поскреб ногтями горбинку на носу. – И что это может значить?

– Не знаю. Но убийца написал на костях первые два слога. Впереди – еще два. И, кстати, вы хотели, чтобы я подвезла вас до метро.

Корсак небрежно махнул рукой и обронил через плечо:

– Сам дойду. А по пути поразмыслю над этим вашим «sedation».

8

– Маш, давай мириться, – сказал Волохов виноватым баском.

– А я с тобой не ссорилась, – холодно отозвалась Любимова. – Просто я не понимаю, какого лешего ты решаешь за меня – как мне жить и что мне делать.

– Ну, прости, погорячился. Но ты тоже, знаешь…

– Что «тоже»?

Волохов вздохнул:

– Ничего.

– То-то же. А то «спустил в унитаз». Знаешь, меня просто разрывает на кучу маленьких медвежат от возмущения!

Вспомнив про обиду, Маша снова насупилась. Волохов легонько толкнул ее локтем в бок:

– Маш, ну мир?

– Черт с тобой – мир. Но за это ты угостишь меня чашкой кофе по-восточному, и не где-нибудь, а в «Кофемолке».

– Это там, где четыреста рублей за чашку?

– Угу.

Волохов тяжело вздохнул.

– Марусь, на дворе кризис. Государство экономит на необходимом. И президент экономит, и премьер-министр экономит, и даже олигархи. И пока они экономят, Маша, мы с тобой не можем сидеть и пить кофе за четыреста рублей.

– Волохов, ты сейчас договоришься, – с угрозой сказала Маша.

Толя растянул толстые губы в смиренную улыбку:

– Шутка. Кофе так кофе.

Маша поудобнее уселась за столом и придвинула к себе отчет, который принес ей он. Пробежалась взглядом. Удовлетворенно кивнула:

– Значит, это все-таки наш убийца.

– Да, Маша. Кости, которые кто-то прислал Глебу Корсаку, – это кости Иры Романенко и Татьяны Костриковой. Эксперты это подтвердили.

– Что ж… – Маша положила заключение на стол и взглянула на Волохова: – Значит, будет третье убийство.

– Почему ты так решила? – спросил, подходя к столу с чашкой чая в руке, Стас Данилов.

Маша достала из сумки распечатанные фотографии надписей, сделанных на костях, и разложила их на столе.

– Вот, смотрите. Эти слова были написаны на костях, которые убийца прислал Глебу Корсаку, верно?

– Ну.

– Так вот, никакие это не слова, а слоги. Первые два слога слова «sedation». – Маша взяла ручку и написала это латинское слово на краешке фотографии. – Видите? В переводе с латыни это значит «успокоение».

– Откуда ты знаешь? – усомнился Стас.

– В реабилитационной клинике меня пичкали седативными препаратами.

– Седативными?

– Успокоительными, – пояснила Маша.

Данилов посмотрел на нее насмешливыми глазами:

– Ох, Любимова, и в кого ж ты у нас такая умная, а?

– В папу.

– А кто у нас папа?

– Много будешь знать, скоро состаришься. Кстати, у меня уже есть кое-какие мысли на этот счет.

– Насчет колес, которыми тебя пичкали?

– Насчет смысла слова «sedation». Эльза Багирова увлекалась древнекитайской мифологией и написала курсовую работу о неупокоившихся духах.

– Что еще за духи?

– В Древнем Китае, если ты хотел отомстить своему обидчику, ты шел к нему во двор и кончал там жизнь самоубийством.

Стас захлопал глазами:

– И в чем прикол?

– Душа самоубийцы превращалась в «неупокоившийся дух». Он преследовал обидчиков, пока не убивал их всех. Только после этого наступало «успокоение».

– Хочешь сказать, что Романенко и Кострикову убил дух Эльзы Багировой? – уточнил Волохов, падкий на все «экстрасенсорное».

Ответить Маша не успела, так как Данилов, считавший себя «атеистом нигилистического толка», веско и уверенно проговорил:

– Духов и привидений не бывает, Машенька.

– Это они сами тебе сказали? – с улыбкой уточнила она.

– Ага. За бутылкой водки.

– Это был не призрак, это была «белочка», – заметил, ухмыльнувшись, Толя Волохов.

– Давай-давай, шути, – отозвался Стас. – Обидеть милиционера может каждый.

А Мария, поглощенная размышлением о надписи, сказала:

– Нам нужно выяснить причину, из-за которой Эльза Багирова покончила с собой. Возможно, это поможет нам узнать имя следующей жертвы.

– Или жертв, – сказал Волохов. – Впереди еще два слога.

– И два убийства, – сказал Стас.

Маша вздохнула.

– Толь, ты не видел, куда я положила дело Эльзы Багировой?

– Оно прямо перед тобой.

– Черт… С ума уже схожу. Того, что перед глазами, не вижу.

Стас чуть приблизил к Маше свое востроносое лицо и спросил проникновенным голосом:

– Совсем плоха стала, да?

– Да иди ты, – отмахнулась от него Маша. Она пододвинула дело Багировой к себе и раскрыла его. – Хочу поподробнее просмотреть это дело. Может быть, найду какие-нибудь зацепки.

В сумочке у Маши зазвонил телефон. Пришлось долго рыться, чтобы найти трубку среди кучи вещей, которые она таскала с собой. Слава богу, неведомый собеседник оказался настойчивым, и Маше не пришлось ему перезванивать.

– Мария Александровна, здравствуйте! – прозвучал из трубки молодой мужской голос. – Я Игорь Соболев. Староста курса. Помните, мы общались в университете?

– Да, конечно.

– Вы спрашивали про родственников Эльзы Багировой. Я сказал, что у нее в Москве нет родственников, но это не так. Я вспомнил, что у нее здесь живет брат. По крайней мере, год назад он точно жил в Москве.

– Вы его видели?

– Пару раз. Он приходил за Эльзой и ждал ее возле кафедры. Насколько я знаю, он довольно странный человек.

– Странный?

– Да. Думаю, причина кроется в специфике его работы. Насколько я помню, он занимался скульптурной таксидермией.

– То есть – делал чучела животных?

– Да.

– Что же в этом странного?

– Ну, как… На мой взгляд, нужно быть особенным человеком, чтобы возиться с мертвыми телами, придавая им облик живых. Так сказать, создавать видимость жизни. Чтобы заниматься подобным, у человека должны быть определенные наклонности. Помните, как у Мандельштама?.. – Игорь Соболев процитировал:

Чтоб смолою соната джинаПроступила из позвонков,Нюренбергская есть пружина,Выпрямляющая мертвецов.

– Вы общались с ним? – перебила Маша, не оценив поэтическую эрудированность Соболева.

– С Багировым-то? Немного. Обменивались парой-тройкой фраз.

– И из пары-тройки фраз вы сделали вывод о его странности?