Патологическая анатомия (ЛП) - Каррэн Тим

Я стоял там, на грязной улице, с десятью полицейскими, осматривал этот дом, вдыхал его запах, и мне он ни капельки не нравился. Хейс приказал двум офицерам взломать дверь, и они сделали это без особых проблем. Даже там, где мы стояли, чувствовался запах горячих, бурлящих миазмов разложения, сочащихся наружу.

Хейс и его люди шли впереди, и после нашего опыта в Крайстчерче мы ожидали самого ужасного и ни в малейшей степени не были разочарованы. Дом, очевидно, был заброшен в течение десятилетий, если не намного дольше. Мебели в нем не было. Обои висели полосами, деревянные панели были изжеваны мышами до опилок. Стены были покосившимися, полы – неровными. Когда мы вошли, внутри все заскрипело и застонало.

Первое, что я сразу заметил, это атмосфера этого места... сочащаяся гноем и гнилая, с сырой пеленой в воздухе, от которой у меня по спине поползли мурашки. Это было похоже на то, как я представлял себе чумной корабль, полностью пропитанный болезнями и удушливый. Можно было почти ощутить ужас, наполнивший это место, безумие, отчаяние и духовное разложение. Он сочился из стен и парил в воздухе мефитовыми парами.

- Вы тоже чувствуете это, да? - сказал один из полицейских. - В животе, в горле... от этого просто тошнит.

Он был прав. Это место не только вызывало физические страдания, оно заставляло почувствовать, как петля медленно затягивается вокруг горла.

- Господи, какая вонь, - вот и все, что сказал детектив Хейс.

И, да, вонь была ужасная. Атмосферу можно было ощутить своим мозгом, позвоночником, животом, но запах этого заплесневелого дома был просто тошнотворным. Бурлящий поток пыли и сырости, гнили и плесени. Но было и нечто большее, потому что там чувствовался запах смерти – старой смерти и новой смерти. Органическое разложение и более свежий запах, резкий и сырой: вонь свежей крови, хрящей и хорошо прожаренного мраморного мяса.

- Что ж, - сказал Хейс надтреснутым голосом, - давайте сделаем то, для чего мы пришли.

Мы обыскали верхние этажи и не нашли ничего, кроме грязи, гниющей штукатурки и сундука, наполненного древней одеждой. И все же мы знали, что там что-то есть. Мы слышали, как он двигался в тени и царапал стены, все время держась подальше от посторонних глаз. Внизу, в задней части дома, мы начали находить человеческие останки. Кости и куски мяса, несколько пожелтевших черепов, забрызганных коричневыми пятнами. Как тропинка, они привели нас к отсутствующей двери в подвал.

Я почувствовал, как что-то поднимается в воздухе, что-то, от чего у меня внутри все побелело. Остальные тоже это почувствовали, и вскоре мы поняли почему.

Из этого искривленного квадрата тьмы, ведущего в подвал, на нас смотрели огромные блестящие глаза. Глаза, сверкающие, как мокрый хром.

- Господи, - сказал кто-то. - Вы их видите? Видите эти глаза...

Резкое движение, мерзкая вонь, а затем что-то выскочило на нас. Что-то с когтями, зубами и лохматой шкурой, что-то воющее и шипящее. Кто-то закричал, а кто-то просто ахнул. Это было похоже на схватку с леопардом в темноте. Каждый раз, когда офицеры пытались наставить на него оружие, он бросался на них, царапая лица и кусая руки на ходу. Оно скакало и прыгало, извивалось и царапалось. Фонари вращались, и люди кричали, и как раз в тот момент, когда уже казалось, что оно перебьет всех нас, дородный сержант по имени Троубридж закричал, и все фонари мгновенно были направлены на него.

На нем была эта тварь.

Она свисала с него, как обезьяна, рвала ему горло, разрывала его на части своими когтями. Но он был храбрым человеком и держал ее, не позволяя ей ускользнуть. Тварь злилась, рычала и визжала.

Я видел это вместе с другими, но не был точно уверен, что это было. Оно выглядело, во всяком случае, как какой-то огромный паук-альбинос. Но это был не паук... у него была голова и четыре конечности, и это почти все, что я рассмотрел, пока Троубриджу не удалось сбросить его на пол, и мгновенно загремели выстрелы из пистолетов. Раздалось около десяти или пятнадцати выстрелов. Монстр прыгал и визжал, разбрызгивая петли мерзко пахнущей крови, но, наконец, раненый, он замер, дыша с влажным, булькающим звуком.

И вот тогда мы впервые по-настоящему хорошо его рассмотрели.

Человек?

Даже сейчас я не могу быть в этом уверен. Его тело было приземистым и толстым, странно выпуклым и покрытым плотной сеткой белой плоти, гладкой и блестящей, как полированная резина. Можно было увидеть выступающую архитектуру костей внизу, пока он задыхался в предсмертной агонии. Хотя его туловище на самом деле было не больше, чем, скажем, у пятилетнего мальчика, его конечности были совершенно непропорциональны – руки были такой же длины, как и ноги. И его лицо было... в лучшем случае квазичеловеческое. Его голова была большой и неправильной формы, челюсти лисьи и преувеличенные, с тонкими, острыми зубами. Но больше всего я обратил внимание на глаза, потому что они были огромными и немигающими, с сероватой мембраной, похожей на пятно желе.

- Убейте его, - сказал один из мужчин. - Господи, это отвратительно.

Но мы его не убили.

В этом не было необходимости, потому что он умирал сам по себе. Лежа там, запутавшись в этих вытянутых конечностях, похожих на белые плети, уставившись на нас мрачными глазами, полными невыразимой злобы, он издал хриплый, лающий звук, и из его рта хлынули огромные струи черноватой крови, как слюна. Он истекал кровью из дюжины отверстий, его вязкая жизнь собиралась вокруг него. Его руки делали нерешительные попытки отпугнуть нас, пальцы были похожи на вязальные спицы, каждая из которых была добрых десяти или двенадцати дюймов в длину.

Это было отвратительно, но в то же время странно завораживающе и, может быть, даже немного жалко. Что меня в нем заинтриговало, так это белизна его плоти, полностью лишенной пигмента, как у чего-то, вылезшего из пещеры, чего-то, рожденного во тьме. У него была лохматая грива волос, и она тоже была бесцветной.

Наконец, эти ослабленные костлявые пальцы начали бешено щелкать, царапая пол. Существо дернулось, задрожало и замерло.

Он был мертв.

Затем мы спустились в подвал. Пятеро из тех, кто был с нами, были ужасно искусаны и поцарапаны, а Троубридж погиб. Остальные из нас погрузились в эту черноту. Но лестницы не было, поэтому нам пришлось принести пожарную лестницу, чтобы спуститься.

И я по сей день жалею, что мы сделали это.

Ибо там, внизу, в этой стигийской тьме и прогорклой вони, мы нашли идеально круглую яму, вырытую в земле. Стены были сложены из кирпича, и мы предположили, что это заброшенный колодец. Когда мы опустили фонари в его пасть, со дна, возможно, в двадцати футах внизу, что-то закричало на нас.

Мы все видели его.

Но, возможно, я видел это яснее, чем другие.

Там, внизу, действительно была какая-то тварь, которая шипела и стучала зубами. Что-то бледнолицее, похожее на женщину, в хлюпающей, заразной яме из костей, разложившихся объедков и тряпья. Еe плоть свисала свободно и вздымалась, как холст, и, казалось, была примерно такой же текстуры. Еe скальп был почти безволосым, лишь несколько прядей сальных седых волос падали на мертвенно-бледное, покрытое оспинами лицо.

У неe не было глаз, только похотливые глазницы, заполненные червями.

У неe была только одна рука без плоти, и большая часть кожи с еe груди и живота была обглодана, и так я понял, что онa питалaсь самa собой. Онa попыталaсь подтянуться к нам, и мы увидели, что еe ноги превратились в костлявые культи, став жертвой, как и еe отсутствующая рука, еe омерзительного голода. Это можно было назвать, я полагаю, самоканнибализмом.

Она бушевала, брызгала слюной и плевалась в нас клубками слизи, и я знал, что если бы один из нас упал туда, она бы разделала его до костей за считанные минуты.

Да, богохульство и ужас.

И все же я знал, что это была женщина.

И это заставило меня отшатнуться от той омертвевшей, дымящейся, склепной ямы. Я едва успел отойти от нее, как ужасный подвал поплыл вокруг меня, и я вырубился начисто.