Кэт Ричардсон - Полтергейст

— Так я же занимаюсь живописью. Один из моих трюков, срабатывает безотказно. Людей впечатляет, что я умею пользоваться иллюстратором и фотошопом, будто это сложно. Из меня и художник-то неважный. Но когда загораюсь, довожу дело до конца. Мне хотелось знать, как выглядит Селия. Без этого я не мог поверить в ее реальность, я просто обязан был выяснить. И тогда я ее нарисовал. — Кен пристально на меня посмотрел. Окруженный красным ореолом ярости, он казался более человечным и в то же время более опасным. — А ей, видите ли, не понравилось! Да я несколько дней работал над портретом! Блин!.. Знаете, как тяжело нарисовать человека, которого даже не видишь? Ни человека, ни хотя бы фотографии. Пришлось придумать что-то вроде вопросника. Я чуть не сорвался, чуть не разгромил там все на фиг. Обидно, понимаете?

— Вы считаете, Селия реальный человек?

Он заморгал, и барьер снова скользнул на место.

— Человек? Нет. Реальная личность? Да. — Он нахмурился и пожевал нижнюю губу. — Это важно?

Я пожала плечами.

— Не знаю. А Такман что говорит?

— Ха. Наверное, пробубнил бы что-то вроде «личность превыше всего».

Мы оба расслабились, и я присмотрелась к стеклянной пустоте вокруг него.

Интересно, что он пытается скрыть. У него не особо получалось удерживать щит, хотя я вполне допускала, что он делает это намеренно. Сквозь барьер наружу вырывалось нечто яркое и необузданное, но Кен тут же это прятал. Ранимость, не вписывающаяся в образ крутого парня? Или что-то еще?

От моего молчания Кену стало явно не по себе. Он посмотрел на часы.

— Ого. Мне пора.

— Спасибо за разговор.

— Да ерунда, было приятно вам помочь. Честно.

— Можно в случае чего вам позвонить?

— Конечно. Без проблем. Я побежал.

Он схватил сумку и размашистым шагом вышел. Честно говоря, я мало что узнала от Кена. Он что-то скрывал, и я должна была выяснить, что именно. Он ответил на мои вопросы, правда, умолчав про учебу в театральном перед переводом на художественный. Его одержимость портретом Селии выглядела несколько необычно. Я точно знала, что в своем раздражении упустила нечто важное. Вряд ли он осознавал, как воздействует на Мглу. Если бы ему было известно, что я все вижу, он бы не дал щиту соскользнуть. Что-то другое воздвигло ту ментальную стену, но я не понимала, что именно, как ни ломала голову.

Я расплатилась за завтрак — официантка забыла выставить Кену счет — и взяла мобильник, к которому еще не привыкла. Самое время обзвонить других участников проекта. Наверняка многие сейчас дома. Как приятно, что не надо тратить время на дорогу в офис! Конечно, рано или поздно придется порыться в биографиях этой компашки — после разговора со Сталквистом и Кеном у меня руки чесались копнуть поглубже. Да и кто знает, чего я добьюсь от остальных?.. Но, так как все учреждения по субботам закрыты, я решила не сидеть в Интернете, а потратить любезно выделенное Солисом время на опрос участников.

Я сделала несколько звонков, застав дома почти всех участников проекта, и назначила встречи на время до вторника. Интересно, почему я раньше не додумалась приобрести мобильник?

Патриция Рейлсбек — несчастная издерганная домохозяйка с записей сеансов — встретилась со мной на детской площадке Харбор Степс, под серым небом, которое грозило дождем, но все никак не могло разродиться. Из-за волос, наскоро собранных в хвост на затылке, ее лицо под слоем макияжа казалось странно обнаженным, свет падал на темные круги под глазами — следы бессонницы. Никакая косметика не могла спрятать неудовлетворенное, загнанное выражение лица. Ссутулив плечи под модным шерстяным жакетом, Патриция не отрывала взгляда от крохотной детской площадки, зажатой между двумя из четырех башен комплекса.

На горке и брусьях резвились три ребенка, то и дело спрыгивая на землю и взбивая облачка кедровых опилок. С балконов над головой и с оранжевых балок, которые соединяли жилые башни, свисал зеленый плющ. Патриция устроилась сбоку, присев на покрытую резиной ограду, чтобы можно было одновременно разговаривать со мной и вполглаза приглядывать за детьми.

Я окинула взглядом визжащий и хихикающий кавардак. Дети играли в какую-то сложную игру, взбираясь вверх и прыгая вниз.

— Который ваш? — спросила я.

Она вздохнула.

— Все трое… Итан, Ханна и Дилан, — добавила она, показав на всех по очереди, от старшего к младшему. — Подрастающие эксперты-разрушители. — Большой кусок коры пролетел у Патриции над ухом, застряв в волосах. — Эй! — крикнула она, стряхивая его. — А ну-ка, хватит! Нельзя бросаться в людей!

Ханна с Итаном остановились и посмотрели на нее.

— Это не мы! Это привидение! — прокричала Ханна.

Патриция закатила глаза.

— Черт, — пробормотала она себе под нос. — Ладно! Только потише там, хорошо? Призраки умеют летать, а вы нет, поэтому не особо скачите. И не надо швыряться и сваливать все на призраков.

В ответ прилетело беззаботное «Хорошо, мама!».

Я посмотрела на Патрицию краешком глаза и заметила яркий желтый отсвет вокруг ее головы.

— Ваши дети знают о проекте?

— О Боже… Да. Можно и так сказать. — Когда она говорила, уголки ее рта опустились, словно выдавливая слова. — Волей-неволей подружишься с призраком, когда отца целыми днями нет дома. Так они развлекаются — у многих детей есть воображаемые невидимые друзья, а мои играют с всамделишным полтергейстом.

— Вы уверены, что это Селия?

Она закатила глаза и покачала головой.

— А кто еще? Я живу только домом, детьми да этим проектом.

Каждое ее слово сочилось горечью. Патриция была обижена на жизнь — хотя, на мой взгляд, она не так уж и плохо устроилась для женщины без диплома и внешности. Может, она переживала из-за постоянных отлучек мужа или из-за чего-то еще. Провести полжизни в тени успешного мужчины, механически выполнять свой долг, когда чувства давно угасли — тут любая завоет. И все-таки, если не считать участия в этом безумном проекте, Патриция Рейлсбек не предпринимала попыток вырваться из домашнего плена. Жизнь текла по замкнутому кругу: дом, семья, проект.

В школе Патриция посещала драмкружок — и, по-моему, даже теперь слегка переигрывала. Судя по всему, это было единственным ярким моментом в ее жизни. Мне показалось, что она обижена на детей, которые приковали ее к золотой клетке; ей хотелось внимания — желательно мужского, — и именно его она ждала от проекта. Но не сложилось. Патриция не нашла общего языка ни с молодежью, ни со старшим поколением. Единственным, с кем она хоть раз нормально поговорила, был Марк: как-то раз, когда у его велосипеда спустила шина, она подвезла его до дома. Остальные ей не нравились, хотя она этого и не сказала. Зато Патриция верила, что их полтергейст настоящий, что перемещение вещей, стуки и мигание света — результат объединенной силы мысли. Ее не смущало, что группа действует сообща, хотя участники по большей части ненавидят друг друга.