Андрей Дашков - Бледный всадник, Черный Валет

– А ты что здесь делаешь? – Гришка повернулся к священнику. – Тоже трипак подхватил?

Священник уставился на него, словно озлобленная мышь из норы. И молчал. Находчивостью он никогда не отличался. Остроумные и, главное, БЕЗОПАСНЫЕ ответы он придумывал с большим опозданием. Если вообще придумывал.

– Вали отсюда, попик! – небрежно бросил Заблуда и стал соображать, как спровадить из кабинета Ферзя.

– Але! – сказал тот резко изменившимся тоном. – Расслабься, Начальник. Это я попа пригласил. Надо Дусю похоронить.

Григорий был достаточно умен, чтобы не спрашивать, кто такая Дуся. Почти наверняка это была борзая из громадной своры помещика, околевшая от старости или при неудачных родах.

– Ты еще здесь? – Заблуда покосился на опустевший стул, намереваясь познакомить костлявый зад попа со своим сапогом.

Но его вмешательство не понадобилось. Жалобно заскрипели половицы. Священник вышел на цыпочках и плотно прикрыл за собой дверь.

– У меня процедуры, Начальник, – сказал Ферзь с улыбкой. Улыбка была такой, что Гришка понял: это без пяти минут война. Жизнь снова становилась интересной.

– Я подожду.

– Это ОЧЕНЬ долгие процедуры. Ты не дождешься.

Что-то здесь было не так. Ферзь чересчур оборзел.

Гришка поднял голову. Щель в перекрытии оказалась достаточно широкой, и стволы дробовика были направлены прямо в лоб Начальнику.

– Подожди снаружи, – посоветовал помещик.

Теперь настал Гришкин черед улыбнуться. Ох как ему было весело, как хорошо! Куда веселее, чем воевать с полуживым придурком в «Олхознике». Большая война – большой приз. Кончилось время пасти овец. Пора было приниматься за волков.

– Как скажешь. Я еще вернусь, – пообещал он, вспомнив любимую фразу ходячей металлической хохмы из «Терминатора».

Судя по всему, Ферзь тоже видел этот фильм.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ИДИ К МАМОЧКЕ!

28. «МЫ МОГЛИ БЫ НАЙТИ КЛИЕНТА ПОЛЕГЧЕ»

Мутант не был разочарован, когда узнал, что труп Валета не доставили по назначению. Конечно, кладбище – самое подходящее место для операции расчленения, но сойдет и любое другое. Меньше всего шестипалый беспокоился о том, что ему могут помешать. К этому времени он досконально знал расклад сил. Судя по всему, он переоценил клиента и недооценил человеческую тупость – неизбежный элемент случайности, без которой было бы скучно жить…

Он отправился к развалинам гостиницы и увидел то, что осталось от головы игрока. С тем же успехом мутант мог предъявить к опознанию обгоревший бюст некоего Ильича, установленный перед зданием управы в незапамятные времена. Он решил, что в этом городе ему больше нечего делать.

История с премией немедленно канула в прошлое. Шестипалый в одностороннем порядке разорвал сделку с волчанским губернатором и забыл о ней. У него появилась глобальная цель.

Когда начался дождь, дурачок выполз из телефонной будки, которая формально считалась его домом, и отправился побродить по ночному городу, чтобы согреться и полюбоваться блеском влажной земли. Ноги сами принесли его к сгоревшей гостинице. Здесь все успело остыть, а угли – размокнуть.

Около полуночи он видел, как по пепелищу слонялись два здоровенных молчаливых жлоба. Жлобы молчали вынужденно – у них были отрезаны языки. Отыскав полуобгоревший труп Валета, они взгромоздили мертвеца на инвалидное кресло и покатили его по пустынной улице. Оси были хорошо смазаны, и кресло двигалось совершенно бесшумно.

Дурачок постарался, чтобы его не заметили. С расстояния трех шагов он напоминал корявый пень, а с десяти вообще был не виден.

Когда те двое прикатили кресло к дому ведьмы и стали сгружать труп, из-под разорванной пулями брезентовой куртки вывалилась неповрежденная видеокассета. Немой поднял ее, пожал плечами и засунул обратно. После чего оба носильщика, рисковавшие своими жизнями, оставили труп на заднем дворе и удалились в направлении южной окраины.

Они возвращались в поместье. На лбу каждого был вытатуирован трехзначный номер. Это были рабы Ферзя в служебной командировке.

Священник задыхался от чрезмерных усилий и ощущал во рту кислый привкус страха. Тащить труп игрока через болота оказалось удовольствием ниже среднего. Особенно вдвоем с ведьмой, которая по такому случаю преобразилась в дебелую корову ростом под метр девяносто с мощным крупом, обтянутым неизносимой юбкой «левис», и двумя спелыми арбузами под кофточкой. Не то чтобы священник был взволнован, однако предпочел бы нечто более знакомое, по крайней мере внешне.

Сначала ему навязали эту авантюру, втоптав его в грязь и напугав до смерти; потом он понял, что и сам уже не может и не хочет отказываться. Сопротивляться наваждению? Преодолевать искушение? С какой стати? Бояться, ненавидеть и продолжать терпеть – вот было худшее из искушений!

Он не находил себе убежища и в церкви – с тех самых пор, как «рот» начал медленно пожирать иконы. Священник превращался в неврастеника. Он шарахался от собственной тени. За ночь ему многократно снилось чавканье, жуткий хруст дерева в темноте или, наоборот, мертвая тишина и пятна коросты на золотом фоне…

Теперь священник не чувствовал себя ни героем, ни спасителем той части населения Ина, которая, по его мнению, нуждалась в спасении. Он даже не определился, а угодно ли Господу то, что он делает. Просто прежняя жизнь стала невыносимой, и еще неизвестно, как Пастырь отнесется к наглой выходке попа, забывшего о смирении.

…Они выступили в четыре часа утра и с рассветом были уже за пределами города. Труп Валета снова усадили в инвалидное кресло и кое-как дотолкали его до заболоченной низины. Дальше начались трудности. Колеса увязали в топкой почве и сплетениях длинной травы. Кресло пришлось спрятать в кустарнике и соорудить носилки из двух длинных палок и куска брезента. Спустя еще час священник ощущал себя последней развалиной – и это при том, что на плечи «старушки» ложилось три четверти груза.

А места вокруг были – гнилее не придумаешь. Брести приходилось по колено в воде. Влага подбиралась к гениталиям священника. Те хоть и атрофировались от многолетнего бездействия, но на холод еще реагировали… Над двумя теплокровными созданиями тучами роились насекомые. Комары прилипали к лицу и ладоням. Трупу было хорошо – он остыл, и его никто не трогал.

Когда совсем рассвело, священник старался не смотреть на то, что осталось от лица игрока. Оно было будто слеплено из углей и почерневших костей. Волосы сгорели. В полупустых глазницах с ночи скопилась дождевая вода. Уши превратились в рваные тряпочки. А еще этот мертвый парень все время улыбался – по той элементарной причине, что у него не было губ. В общем, священник был даже доволен тем, что не позавтракал.