Фрэнсис Вилсон - Ночной мир

— Мы не можем так поступить. Все это слишком важно. — Утром ей позвонил Глэкен и попросил прийти, чтобы встретиться с другими людьми, вовлеченными в борьбу с Джимми.

Нет! Не Джимми, Расаломом!

—Мне кажется, это небезопасно. Ведь Центральный парк совсем близко от того места.

— Мистер Вейер говорит, что при дневном свете нам не чего бояться.

Хэнк торопливо пробежал рукой по редеющим светло-русым волосам. Короткая челка была зачесана назад, что в сочетании большим носом придавало его облику что-то ястребиное. Кэрол постоянно старалась убедить его изменить прическу, на какое-то время он уступал, но потом возвращался к старому. Они встретились, когда ему уже было сорок пять. И вряд ли ей удалось бы привить этому старому холостяку хороший вкус. Но она не хотела сдаваться, ей нравилось быть упорной.

— Нечего бояться при дневном свете? И мистер Вейер это так уверенно утверждает, в то время как ученые зашли в тупик с этой трещиной и с существами, которые из нее вылетают?

— Он знает, — сказала Кэрол, — поверь мне. Хорошо знает.

— Не нравится мне все это, Кэрол, — сказал Хэнк, засунув руки в карманы и меряя шагами маленькую комнату. — Сейчас, когда творятся такие ужасы, самое разумное, по-моему, переждать дома, пока ситуация снова окажется под контролем.

Кэрол покачала головой и мягко улыбнулась, снимая с вешалки в гардеробе юбку. В этом был весь Хэнк, всегда взвешивающий все «за» и «против», соизмеряющий все возможные последствия, просчитывающий все шансы, чтобы в конце концов найти оптимальную линию поведения с наименьшим риском и наибольшей выгодой. Всегда заботящийся о безопасности, рассудительный, всегда все планирующий. И в этом не было ничего плохого.

Решительно ничего. Кэрол нужны были в жизни безопасность и целесообразность. Нужен был кто-то, кто будет рядом с ней строить планы на будущее. Это вселяло в Кэрол веру в это будущее, в то, что оно исполнено для нее смысла.

Хэнк… Ее второй муж был так не похож на Джима! Писатель, живший одним днем, импульсивный, то и дело набивающий себе шишки. Спонтанность, нетерпение никогда не были свойственны Хэнку. Только уравновешенность и постоянство.

Страсть не была главным в ее отношениях с Хэнком, не то что с Джимом, но Хэнка отличали теплота, доверительность дружелюбие — то, в чем она так нуждалась сейчас.

— Я не могу отложить эту встречу, — сказала Кэрол. — Она должна состояться сегодня утром. Он хочет меня кое с кем познакомить. Не мешало бы и тебе познакомиться, в частности, и с ним тоже.

— Значит, ты твердо решила идти, не так ли? — Он пристально посмотрел на нее.

— Хэнк, мне пора.

— Хорошо. Разумеется, я не выпущу тебя одну. Значит, мы сегодня нанесем визит мистеру…

— Мистеру Вейеру. Но ему больше нравится, когда его называют Глэкеном. Там будет и Билл Райан. Ты его знаешь. Так что компания не окажется для тебя совсем незнакомой.

— Он тоже в этом участвует? А давно ты знакома с этим Вейером, или Глэкеном? И почему все окутано такой тайной? Прошу тебя, расскажи поподробнее.

— Я хочу рассказать тебе все. Ты многого не знаешь о моем прошлом, но сейчас, полагаю, пришло время.

Хэнк подошел к ней, ласково обнял:

— Не беспокойся. Что бы ты мне ни рассказала, мои чувства не изменятся.

— Надеюсь, что это так.

Надеюсь, что ты выдержишь то, что нас ожидает.

—Но почему бы тебе не рассказать мне обо всем прямо сейчас?

— Потому что я хочу, чтобы ты сначала представил себе общую картину, а уж потом я посвящу тебя в детали, касающиеся лично меня. Глэкен знает обо всем этом гораздо больше и умеет объяснить лучше. Он был там, когда это началось. Он знает, кто стоит за этими существами, которые вылетели прошлой ночью из трещины в Центральном парке.

Хэнк отступил на полшага назад:

— Он знает? И кто же за ними стоит?

Кэрол уже прикусила губу, раздумывая, не слишком ли далеко зашла. Впрочем, почему бы не выложить все начистоту? Почему не впустить его в уголок своей души, до сих пор закрытый для него? Ведь все равно ничего нельзя будет скрыть.

— Мой сын.

Джек не знал, сколько времени простоял у окна, завороженный активной деятельностью вокруг трещины на Овечьем Пастбище, прежде чем в дверь позвонили. Он посмотрел в холл, в ту сторону, куда ушел Глэкен, но не увидел его.

Надо открыть дверь — так велел Глэкен. Очевидно, он ждал большую компанию.

Джек открыл и увидел на пороге довольно странную парочку. Седеющий священник и человек помоложе, довольно забавного вида, с бегающими глазами, удивленным лицом и шрамами на губе.

— Кто вы? — спросил священник.

Наверняка он рассчитывал, что дверь откроет кто-то другой.

— Обычно такой вопрос задает тот, кто находится по другую сторону двери.

— Но я здесь живу! — В голосе священника прозвучали нотки возмущения.

Джек не собирался затевать с этим человеком ссоры и отступил в сторону, пропуская его.

— Ну, если так…

Джек смерил священника взглядом. Он был выше Джека, лет на двенадцать постарше, но выглядел хорошо, несмотря на изможденное лицо. Голубые глаза беспокойно блуждали. Судя по виду, он немало пережил в жизни.

Священник проводил своего спутника в комнату и усадил на Диван. Ему пришлось с силой сгибать ноги этого человека, чтобы как-то его усадить. Несчастный был похож на контуженного. Наконец священник обернулся к Джеку:

— А где Гл… Я хотел сказать — мистер Вейер?

— Он просил меня называть его Глэкеном. Так вот, Глэкен ушел к жене. Кстати, меня зовут Джек.

— Ах да, конечно. Я должен был встретиться с вами еще вчера. — Он протянул руку: — Билл Райан.

Джек пожал его руку.

— Вы священник?

— Был когда-то. Я не знаю вашего полного имени.

— Джек. Вполне достаточно. — Желая переменить тему разговора, Джек указал на парня, сидящего на диване, и тут заметил, что у того по щеке течет слюна. — Что с ним?

— Это доктор Ник Квинн. Вместе с еще одним ученым они пытались вчера спуститься на дно трещины. Этот выжил, а второй мертв.

Джек взглянул на Квинна по-новому, с уважением.

— Я видел насекомых, вылетающих прошлой ночью из трещины.

— Боюсь, Ник заметил в трещине кое-что похуже.

— Да, похоже, что так, — сказал Джек, наблюдая за несчастным чудаком, уставившимся в пространство пустыми глазами. Спускался в трещину ученым-физиком, а наверх поднялся не то животным, не то растением. — А откуда вы приехали сегодня утром?

— С Вашингтонских холмов.