Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

— Когда стемнеет, он попытается бежать, — тихо сказал Эшер. — Если не сегодня, то завтра. Он захочет присоединиться к ним. Мне очень жаль.

Мицуками слегка наклонил голову:

— Тут уж ничего не поделаешь.

— Если вы позволите, граф, я хотел бы проследить за ним. Чтобы проверить, не проникли ли эти создания в город.

— Мудрое решение, Эсу-сенсей, — в голосе Мицуками внезапно проступила усталость.

— До того разумнее будет держать его взаперти.

— Разумеется. Я поступлю так, как вы сказали. Благодарю вас, — он низко поклонился. — И вас также, доктор Эшер.

Он снова поклонился, на этот раз Лидии. Черные глаза за толстыми стеклами очков казались непроницаемыми, надежно скрывая все мысли и чувства.

— Мне так жаль… — начала было Лидия, но Мицуками лишь покачал головой.

— Тут уж ничего не поделаешь, — повторил он. — От имени моего слуги прошу простить его поведение. Будь он в здравом уме, он не позволил бы себе ничего подобного. Он вырос в моем доме, его отец служил моему отцу. Примите мою благодарность за то, что вы пришли и оказали всю возможную помощь.

Карлебах ждал их в гостиной, единственной комнате маленького особняка, обставленной в европейском стиле, с кушетками и стульями. Старик смотрел в окно на холодный солнечный свет, разливающийся над Пекином. Мицуками что-то сказал слуге, из чего Эшер уловил слова «два рикши» — дзирикися га нидай. Он поспешил вмешаться:

— Простите, граф, но мы с профессором предпочли бы вернуться в гостиницу пешком.

Лидия, которая сняла очки, прежде чем выйти из комнаты Ито, явно хотела спросить, чем вызвано такое решение, но потом поймала его взгляд и лишь поинтересовалась:

— Мне заказать ланч?

Мицуками усадил Лидию в его собственный возок, ожидавший у дверей особняка, и вручил ей аккуратный сверток с клочками окровавленной марли. Когда рикша потрусил прочь по пересекавшей японский квартал улице, застроенной похожими на казармы зданиями, граф проводил Эшера и Карлебаха к задней калитке, которая выходила на рю Лагрене, и поклонился на прощание.

Едва только японец отошел, Эшер взял Карлебаха под локоть и тихо спросил:

— Это Матьяш? — в глубине души он уже знал ответ.

Карлебах тяжело вздохнул и прошептал:

— Матьяш.

В его словах Эшеру почудились отголоски плача царя Давида: «О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!»

Из-за высокой задней стены французских казарм донесся резкий звук свистка, возвещавший начало утренних учений, потом послышались громкие команды офицеров. На противоположной стороне улицы выбеленные стены таможни отражали солнечный свет, слепя глаза. Эшер подумал о молодом мужчине в белой набедренной повязке, который сейчас скорчился в углу и забылся мертвенным сном, пробудиться от которого он сможет только с наступлением темноты.

А когда темнота наступит, вспомнит ли Ито (который там, в горах, спас жизнь и самому Эшеру, и Карлебаху), как его зовут? Будет ли он помнить о семье и родных островах?

Тут уж ничего не поделаешь, как сказал Мицуками.

Некоторое время Эшер шел молча.

— Он записался на мои лекции по фольклору, — сказал Карлебах, словно продолжая давно начатый разговор, — поскольку хотел «узнать народ», чтобы затем «освободить его»… как будто политическое представительство для людей важнее уверенности, что их не разорят налогами, а их сыновей не призовут в армию. Матьяш Ураи… Он учился на юриста, да. Один из тех молодчиков, кто затевает политические беспорядки, требует независимости для своей страны и гордится толщиной дела, которое на него завели в полиции.

— Вы упоминали, что он участвует в движении за независимость Венгрии, — откликнулся Эшер. — Я часто спрашивал себя, что же привело его к вам.

— Теперь вы знаете, — Карлебах понурился, словно придавленный невыносимой ношей. — С тех пор, как мне стало известно о вампирах, я просматривал газеты, читал все отчеты о путешествиях, выслушивал дорожные байки в надежде, что узнаю о них хоть что-нибудь еще. А потом еще Иные… Матьяш помогал мне, расспрашивая моряков и солдат, рабочих из доков, словом, всех тех, с кем сам я поговорить не мог, потому что эти люди назвали бы меня жидом, сорвали бы с меня шляпу и стали бы гонять ее по улице просто развлечения ради. Но Матьяш хотел знать, что именно я ищу. Чем вызваны мои расспросы.

— И вы сказали ему?

— Нет, — темные глаза внезапно вспыхнули, озаренные воспоминанием. — Этот паршивец отправился в архив и просмотрел самые старые газеты, точно так же, как поступила ваша прекрасная супруга. А затем, когда он уловил закономерности в якобы случайных исчезновениях, событиях и слухах, он пошел дальше. Он разыскал старые печатные листки и древние указы, письма от больших банкирских домов Империи, которые обменивались сообщениями обо всех странных происшествиях, попавших в их поле зрения. Потом он пришел ко мне с вопросами о вампирах и их выродившихся родичах, этих Иных. Он сказал, что я уже стар. Я. Стар! — Карлебах улыбнулся. — Сказал, что если я и дальше собираюсь разузнавать о делах ночных созданий, мне понадобится защита. Оказалось, что в мускулистой груди хулигана бьется сердце настоящего рыцаря.

Он прикрыл глаза, словно вновь увидев перед собой своего небритого хулиганистого рыцаря в студенческой фуражке, и в холодном свете блеснули слезы, которые старик не в силах был сдержать.

— Я говорил ему… не раз говорил… просил забыть об Иных. Вампиры — вот наши враги, так я ему сказал. Иные — просто… просто животные, совсем как крысы, которыми они командуют. Он спросил меня, откуда мне это известно. А когда я сказал, что об этом мне много лет назад сообщил вампир, Матьяш возразил мне моими же словами. Вы же говорили, что они всегда врут, вот что он ответил. Он был охвачен жаждой знаний, которая гнала его вперед, к новым открытиям.

Они свернули на рю Марко Поло, миновав двух французских офицеров в голубых мундирах с золотыми позументами и малиновых штанах, которыми так гордилась французская армия. Напротив, через дорогу, старый Мянь раз за разом выкрикивал одну и ту же фразу: «Бао чжи! Бао чжи! Свежая хорошая газета бао чжи!»

— И однажды ночью он спустился под мост?

Эшер живо представлял себе темную фигуру на фоне тускло мерцающей воды и луч света, вырывающийся из прикрытого фонаря. Он почти ощущал исходящую от Иных вонь, отличающуюся от запахов канализации и тухлой рыбы. Лидия поступила бы именно так. И он сам тоже.

— Он пришел ко мне следующим утром, — тихо ответил Карлебах. — Его тело было покрыто укусами и рваными ранами, он тоже ранил кое-кого из них матросским ножом, который всегда носил с собой. Одежда пропиталась кровью, частью его собственной, частью — этих тварей. Сегеди — это вампир, хозяин Праги — как-то сказал мне, что в их случае заражение происходит через кровь, как и у вампиров. Матьяш тогда посмеялся над моими словами, но все же он был напуган. Он понимал, к чему может привести попадание их крови в организм. Он… мы уже знали, что плоть этих немертвых созданий уязвима для тех же веществ и растений, которых боятся вампиры: боярышника, аконита и серебра. И до меня находились люди, которые изготовляли различные эликсиры и настойки в надежде обратить действие вампирской крови…