Юлия Перевозчикова - Городские ведьмы

Марьяна сидела до глубокой темноты на берегу гребного канала, пока холодный ветер не выдул из головы остатки безумия. Потом поймала такси и поехала домой. Дома она жадно съела заботливо оставленные котлеты и залезла под одеяло к Коле. Муж проснулся, поцеловал ее в нос. Засмеялся:

– О, Марьяшка, а ты пьяная! Сделку отмечали?

– Угу, – Марьяне не хотелось признаваться, что она трезва как стекло, просто «Букет Молдавии» еще плещется в желудке, – Ленка проставлялась. Ты не сердишься?

– Я не умею на тебя сердиться, ты же знаешь. – Коля потерся щекой о ее волосы.

– Коль, а если бы я тебе изменила, ты бы меня простил?

Муж напрягся:

– А почему ты спрашиваешь?

– Да у нас девка одна, – начала вдохновенно врать Марьяна, – с мужем разводится. Изменила по глупости, а подруги рассказали. Он ей простить не смог, на развод подал. Она ходит вся черная и плачет постоянно.

– Ну, значит, не любил. Я бы из-за такой ерунды разводиться не стал.

– И не приревновал бы?

– Почему? Приревновал. Помучился бы, но все равно простил. Я без тебя не могу, ты моя половинка. Я бы тебе и не такое простил.

И Марьяна понимала – это правда. Коля не врет. Все так и есть. Простил бы. Они много лет счастливо жили половинками одного яблока. Он утирал ее слезы, она поддерживала его идеи, они вместе растили мальчиков, сражались с жизнью… И это никуда не пропало! Почему же тогда Глеб? Почему? Что-то большое надвигалось на ее мир, грозя смять его, как домик из бумаги. «Я не сдамся, ни за что не сдамся. Я взрослая серьезная женщина». От этой Правильной мысли стало совсем тоскливо. «Нет, – подбодрила себя Шахновская, – тоска – это преходяще. Как тучи. Сегодня есть, а завтра нет. И любовь – это тучи. Сегодня есть, а завтра… завтра, может, и не вспомнишь, какая она была, эта любовь. Надо хорошенько поплакать, и все пройдет». Отодвинувшись на самый край широченного дивана и дождавшись, пока Коля заснет, Марьяна поплакала от души в подушку и заснула.

Глава восьмая

Зеркало

Наталья Сажина начала злиться, едва проснувшись. Пробуждение, как водится после бессонной ночи, случилось неприлично рано. В шесть. Матушка, отправляясь в местную командировку в Ораниенбаум, решила одеваться у нее в комнате. Больше негде! Мать, по ее словам, очень спешила. Собачку, соответственно, вывести не успевала. И, чтобы не разбудить сладко дрыхнущую в кресле престарелую фокстерьершу Голду, пришла в комнату к Наталье и Федору. Матери просто необходимо было спокойно одеться, без стрессов для себя и животного. Собачка не проснулась, а вот Наталья, до четырех утра просидевшая над рукописью, увы, – разбужена. Безжалостно. И ведь нельзя сказать, что мать не любит ее или Федьку, поэтому и не бережет их сон. Какая это бабушка не любит родного внука? Разве что монстр. У Федора бабушка не монстр, просто не подумала о возможных последствиях. Ольга Валерьевна, как называла Сажина мать в минуты злости, просто «узкопрофильная». В один момент времени может беспокоиться только об одном живом существе. Ну максимум о двух. Не пошла же мать одеваться в комнату к больному мужу! Предпочла вполне здоровую Наталью и слегка сопливого внука. Правда, если так будет продолжаться каждое утро, то и дочери придется вскоре лечить нервы, а потом и любимому Феденьке, перефразируя известное выражение: нервная мать – горе семьи. Можно было бы поспать днем, но Наталья не умела. Покойница бабушка, с которой она провела большую часть своего детства и почти всю юность, приучила ее не спать днем. И даже не лежать. В лучшем случае можно немного посидеть на диване. А что толку попусту сидеть? Нужно править рукопись новой методички. Сроки поджимают. Если бы она могла заснуть после утреннего вторжения! Но матушка, видя, что дочь открыла глаза, стала обсуждать с ней какие-то маловажные хозяйственные вопросы и совершенно перебила сон. Можно было вернуться в теплую постель после того, как отвела Федьку, благо сад во дворе через дорогу, но и тут не повезло. Ровно в половине девятого позвонила авторша злополучной «ночной» методички и после часа подробного разговора все-таки настояла, чтобы Наталья приехала к ней на кафедру. Ей просто необходимо посмотреть редакторскую правку. Отказаться невозможно. Автор была как раз из тех персон на особом положении, работу с которыми шеф доверял только Наталье. «Священная корова». Не в прямом смысле корова, конечно, а просто совершенно неприкосновенный персонаж. Не поехать нельзя. Неприлично. В общем, утро окончательно не задалось. Хочешь не хочешь, а доверие надо оправдывать, тем более начальства. Тем более что в умении общаться с авторами Сажина была асом. Пришлось ехать. В общем, утро окончательно не задалось. После чересчур активного начала дня, когда она сначала отводила Федечку, потом выгуливала Голду, потом варила отцу и себе кофе, а потом, едва накрасив глаз, неслась на другой конец города, на кафедру с кирпичом рукописи в новом кожаном рюкзачке, она чувствовала себя докером, оттрубившим полную смену. Конечно, если спать по два часа… Собачка, которую боялась разбудить мать, изволит отдыхать восемнадцать часов в сутки! А надо еще поговорить с шефом о новом художнике! И забрать Федора! И доделать, наконец, бессмертное творение по методике! Впрочем, осталось совсем немного, автор правку одобрила. Даже расписалась, по настоянию Натальи, на каждой странице. Это утешало, но слабо. Общим фоном дня все равно оставалась злость. От нее никак не удавалось избавиться! Даже то, что, как только она появилась в конторе, ей налили в личную кружку размером с небольшой ковшик отлично сваренный кофе, не расслабило. Как и благостный шеф, одобривший выбор художника, что бывало редко. Ничего не могло вывести Наталью из состояния глухого раздражения. А ведь она привыкла радоваться, приходя в офис издательства, отдыхать душой от семейных бурь и мелких шероховатостей жизни. Наталья искренне считала, что ей крупно повезло с работой. В конторе, где довелось ей служить редактором, сложилась на редкость хорошая атмосфера. Шеф ухитрился собрать вокруг себя неглупых и талантливых людей, перемешать и расставить в такой пропорции, что столкновения амбиций практически не возникало. Издательство работало как хорошо отлаженный механизм бабушкиных часов работы Павла Буре. Тоже талант, если подумать. И не маленький, где-то на грани гениальности, учитывая наполеоновский темперамент шефа. Наталье, учитывая ее дипломатичность, отводилась скромная, но важная роль закулисной примы. Впрочем, Виктор Павлович неоднократно пытался двинуть повыше, но пока удавалось отбиваться. И правильно! Зарплаты новая должность добавляла не слишком, а вот ответственности – о-го-го-го! Лишний груз на свои хрупкие плечи Сажина взваливать не хотела. На них и так с комфортом устроились сынок Федечка, мать с отцом и любовь всей ее жизни – «орел и герой» Александр Лютов. Именно теперешняя фаза этого великого чувства и давала тот тревожный фон, провоцирующий перманентную Натальину злость. И раннее пробуждение ни при чем.