Вольфганг Хольбайн - Анубис

— О нет, Том выразился достаточно ясно, — холодно ответил Могенс. — Мне только не понятно, какую роль ты отвел для меня. Я здесь сотрудник или пленник?

Гревс нахмурился еще больше, но не промолвил ни слова.

— Ну? — Могенс встал, завернувшись в одеяло, и с вызовом посмотрел Грейвсу в глаза. — Так кто я здесь?

Губы Грейвса поджались в узкую бескровную полоску. Однако вместо того чтобы ответить, он коротко кивнул в сторону кучи грязной одежды у его ног, при этом ни на долю секунды не выпуская Могенса из поля зрения.

— Что произошло?

— Я был неловок, — ответил Могенс. — Не будь Тома, дело бы приняло куда худший оборот. Ты должен быть ему благодарен, а не делать выговор.

— Ты должен уяснить себе, Могенс, что мои распоряжения имеют под собой основания, — словно не слыша, продолжал Грейвс. — Места здесь небезопасные, особенно для тех, кто с ними не знаком. В эти болота уже забредал не один, кого потом больше не видели. — Он повел плечами, давая понять, что тема исчерпана, и повернулся к Тому: — А тебе что, нечем заняться?

Том исчез так мгновенно, словно растаял в воздухе, не забыв, правда, бросить Могенсу быстрый благодарный взгляд, который так же, как и удивление до того, не остался не замеченным Грейвсом.

— Почему ты его покрываешь? — спросил он Могенса, как только они остались одни. И поскольку вопрос остался без ответа, еще раз пожал плечами и со вздохом продолжил: — Ты симпатизируешь парню, могу понять. Он всем нравится. Малый он неглупый и на редкость приятный. Но ему нужна твердая рука. И я не люблю, когда кто-то братается с моими работниками. — Он предупредительно поднял затянутую в перчатку руку, видя, что Могенс готов вспылить. — Не позднее чем через час ты поймешь, почему я настаиваю на этих мерах безопасности. — Он огляделся. — У тебя еще остался кофе для бывшего сокурсника?

Могенс умышленно проигнорировал его примирительный тон, равно как и попытку изобразить на лице улыбку. Попытка так и осталась попыткой. Лицо Джонатана Грейвса было не из тех, что способны на улыбку.

— Посмотри в кофейнике, — Могенс мотнул головой в сторону стола. Потом сбросил одеяло, наклонился к своему чемодану и открыл его, чтобы достать свежее белье и костюм.

— Тебе вовсе не обязательно облачаться в выходной наряд, — посоветовал Грейвс, который гремел у него за спиной посудой. — Нам придется пробираться через… некоторым образом непроходимую местность.

Могенс отметил намеренную заминку в высказывании Грейвса, ему было ясно, что она служила одной-единственной цели: спровоцировать его на вопрос. Но он не доставил ему такого удовольствия и упорно не издавал ни звука, правда, к совету прислушался и выбрал самые простые вещи из своего более чем скромного гардероба.

Переодеваясь, он слышал, как Грейвс налил себе кружку кофе и уселся за стол. По его молчанию Могенс понял, что тот ожидает от него вполне определенной реакции или хотя бы вопроса. Может быть, он и сделал бы ему такое одолжение, если бы нечаянно не поймал уголком глаза выражение лица Грейвса. Это было лишь смутное впечатление, видение, мелькнувшее на тонкой грани, где реально зримого уже недостаточно и оно дополняется информацией, извлеченной из памяти — или фантазий, — а в этом случае совершенно очевидно, что именно из его фантазии. Ибо то, что Могенс увидел на одно короткое ирреальное мгновение, не было лицом Грейвса, ему привиделась кошмарная личина, которая имела лишь поверхностное сходство с человеческим обликом. В чертах Грейвса промелькнуло нечто хищно-звериное, дикое, что обычным образом скрывается за человеческими чертами, а теперь в определенный момент и под определенным углом зрения оно проглянуло из-за обыденного и привычного. И возможно, в этот самый миг Грейвс впервые показал, чем он был — не кем выглядел, а именно чем был: особью рептилии, которая притаилась и ждет подходящего момента, чтобы напасть.

Разумеется, то, что он видел, на самом деле не было Грейвсом. Это было то, что он хотел увидеть: образ доктора Джонатана Грейвса, который он нафантазировал себе за прошедшее десятилетие, квинтэссенция долголетней ненависти, униженной гордости и самоедства. Могенс полностью отдавал себе отчет, что это игра его воображения и он сам виноват в том, что несправедлив по отношению к Грейвсу. И все-таки именно из-за этого короткого смутного видения он и не мог ответить Грейвсу, а воспользовался ситуацией, чтобы затянуть переодевание сверх необходимого. Даже в собственных глазах он выглядел непроходимым глупцом, оттого что ничего не мог поделать со своими детскими страхами, однако его сердце бешено колотилось, когда он наконец закончил и повернулся.

Грейвс перевернул стул и сидел на нем верхом, опираясь руками на спинку. Время от времени он пригубливал кофе из своей кружки и не отрывал от Могенса холодного, ничего не выражающего взгляда.

— Даю пенни, чтобы узнать твои мысли, Могенс, — сказал он.

— Лучше не надо, — ответил Могенс. — Ты собирался мне что-то показать?

Теперь Грейвс выглядел немного обиженным.

— Начало не задалось, а, Могенс? — усмехнулся он, игнорируя вопрос Могенса. — Жаль. Я представлял себе все иначе, после стольких лет. Может быть, слишком упрощенно. Сожалею.

— Ты о чем-то сожалеешь? — Могенс приподнял бровь. — В это верится с трудом.

— Дай мне шанс.

— Такой же, как дал мне ты? — Могенс сам не мог понять, почему позволил втянуть себя в эту дискуссию. Он удивился, когда услышал собственный голос, который едва узнавал. — Почему ты ничего не сказал тогда, Джонатан? Одно-единственное слово и…

— …ничего не изменило бы, — закончил за него Грейвс. — Они поверили бы мне ровно столько, как тебе. Мы оба прослыли бы сумасшедшими, вот и вся разница. И, наверное, оба попали бы в тюрьму.

— А так ты предпочел, чтобы меня одного считали сумасшедшим, — горько заметил Могенс.

Грейвс отпил еще один долгий глоток, сверля его пронзительным взглядом поверх края кружки. И спокойно сказал:

— Да.

Поднимись он и ударь Могенса по лицу, шок не был бы таким сильным.

— Что? — прохрипел Могенс.

— Шокирован? — прищурился Грейвс. — Я бы на твоем месте был шокирован.

Понадобилось несколько секунд, пока до Могенса дошел истинный смысл этого признания.

— Так ты… ты тоже его видел? — Его сердце рвалось из груди. Он испытывал страх в ожидании ответа Грейвса. Панический страх.

Грейвс снова отхлебнул кофе, прежде чем ответить. Его ничего не выражающие глаза мерили Могенса бесконечно долго, растягивая муку ожидания на череду вневременных вечностей, так холодно, будто он чувствовал его страдания и продлевал себе наслаждение. Потом он пожал плечами и сказал тихим задумчивым голосом: