Андрей Буровский - Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

И удивляешься бывалым — и местным, и членам экспедиции, для них словно и нет этой напасти. Но уже на второй, на третий полевой сезон экспедиционник убеждается, что кусают его теперь реже. А после укусов и волдыри меньше, и не так чешется, и последствий никогда не бывает. И он уже не испытывает прежних страданий. Не испытывает, и все. Надо только прожить первый сезон и научиться приспособляться к среде.

Двадцать пятого мая Андрей Лисицын первым выполз из спальника. Было еще тише, чем вчера. Морозец пощипывал щеки. От инея искрился ягель. Сиплое карканье… Снова летели вороны. Лисицын вылез из палатки, чтобы воспользоваться минутой, пока не встал гнус. В хорошо видном во все стороны пространстве ничего не двигалось, и все же Андрей взял карабин. Его смутно беспокоили вороны: опять сиплое карканье сверху, крупные птицы над сопками, в стороне. Вороны куда-то летели, к какой-то известной им цели. Летели с редкой целеустремленностью уже второй день подряд.

На этот день исследователи шли не больше десятка километров, и все время летели вороны. Миша схватил Андрея за руку, кивнул, ткнул рукой. На склонах сопок виден был медведь, шедший в том же направлении. При виде людей остановился, посмотрел. Затопал в сторону, за перелом местности, чтобы не видеть людей и чтобы его тоже не видели. Но продолжал идти туда же, вверх по Исвиркету. Туда же, куда и вороны. Паша проверил винтовку. Лисицын и Будкин сделали то же самое.

Потом они услышали какой-то отдаленный, но явно очень сильный звук. Он то накатывался, то слабел, но звучал никак не прекращаясь. Еще несколько минут, и стало ясно — слышен отчаянный вороний ор. Где-то над чем-то орало невероятное количество птиц. Орали там, куда летели. Над головой, над сопками вороны проплывали почти молча. Ветер дул в лицо, тянул с верховьев Исвиркета. И нес ветер сладковатый запах тления. Вроде бы он еле различался, был заметен скорее в порывах. Но запах постепенно усиливался, стал заметнее. Всем сделалось тревожно, странно.

Второй раз спугнули медведя, который топал в ту же сторону. Скорее не спугнули, а догнали, он шел параллельно тропинке. Это был странный медведь, крупный и ужасно неуклюжий. Вообще-то, медведи обладают даже своеобразной разлапистой грацией, а если будет необходимость, могут и бежать со скоростью лошади, и делать мгновенные броски. Такие, что человек не успевает не только ответить — даже сообразить, что происходит.

А этот медведь бежал по тропинке странным, необычным способом, опустив почти до земли голову и вихляя задом, и люди постепенно догоняли. Заметив людей, он и не думал бежать. Что-то совсем не медвежье было в облике странного существа. Зверь был приземистее, плотнее, не таким высоким, как медведь. Голову он держал так, словно не мог ею повернуть, а передние и задние лапы выбрасывал разом, причудливо и отталкиваясь, и подтягиваясь в беге.

Уже метрах в тридцати друзья ощутили сильный запах мускуса, псины, чего-то кислого, несвежего. Вблизи зверь, наверное, страшно вонял, причем ветер был как раз от него.

— Больной, наверное, — задумчиво бросил Андрей. Ему с отцом случалось брать медведя — последний раз на зимние каникулы.

— Догонять его не хочется…

— Не хочется, Мишка. И убивать тоже не хочется. Пугнем?!

Миша крикнул, и медведь зарысил чуть быстрее, жалобно ворча, словно обижался на друзей. Отбежав несколько метров, странный медведь обернулся всем телом, иначе он не смог бы посмотреть на идущих позади. А потом встал на задние лапы и так и стоял на тропинке, покачиваясь с боку на бок.

Вообще-то, у медведей совсем не такая морда, как у плюшевых мишек-игрушек и у милых медведюшек в мультфильмах. Морда у медведя узкая, злая и хищная. А у этого она была короткая, лоб выдавался под большим углом, придавая морде странное, смешанное выражение ума и сосредоточенного кретинизма. Между тупых клыков стекала тоненькая струйка слюны.

— Эй!!! — крикнул Андрей и замахал руками.

Медведь тоже замахал верхними лапами, заурчал и зашипел. В его поведении, в устойчивости позы (лапы словно вросли в землю) было что-то совершенно не медвежье.

Теперь все трое держали оружие наготове, не зная, на что решиться.

— Обойдем?!

— Это странный какой-то медведь, ребята…

— Но вроде безобидный. Видишь, даже не рычит.

— У медведей никогда не знаешь, что на уме.

— А может, он для науки ценный?

— Стрелять не хочется…

— Не хочется. Но зверь-то какой интересный. И мясо…

— Тебе мяса не хватает, Миша?

— Не то что не хватает, а вот придем в лагерь и принесем. Разве плохо?

— Ладно, еще раз.

Андрей набрал в легкие воздуху, заорал так, что Павел шарахнулся.

— Тьфу ты, черт, с тобой родимчик хватит!

Медведь вдруг оскалил клыки, жутко рявкнул в ответ и начал опускаться на лапы. Не похоже было, чтобы зверь собирался сбежать, и Павел быстро выстрелил, пока медведь не скрыл головой грудь и живот. Пуля ударила точно — Павел был стрелок не из плохих.

Громыхнуло очень сильно, много раз отражаясь от стенок неширокой долины, эхо отдавалось вверх и вниз, перекрывая шум реки. Там, вдалеке, ответил грому дикий птичий ор, в воздухе появились словно бы клубящиеся, раскачивающиеся струйки дыма — взлетали бесчисленные полчища птиц.

А медведь вдруг страшно завизжал. Опрокинувшись на спину, он катался с боку на бок, совершенно по-человечески зажимал рану лапами и пронзительно визжал на одной ноте, суча в воздухе задними лапами. Визг сменился оханьем, всхлипываниями — тоже совершенно человеческими для растерявшихся, обомлевших Паши и Миши; опять поднялся, взмыл к небу пронзительный, истошный визг. Тогда Андрей вдруг побежал куда-то вбок и вперед, так и бежал под птичий крик и визг медведя, пока не стал виден его левый бок и спина, и не всадил, почти что на бегу, пулю и вторую из карабина. Громыхнуло еще сильней прежнего, и опять вдалеке отозвался многоголосый ор, и замелькали в воздухе бесчисленные стаи, словно дым.

А медвежий визг тут же затих, сменился каким-то сипением и бульканьем. Лапы еще раз рванули воздух, все медленнее двигались, останавливаясь на глазах — одна распрямлялась, другая сгибалась в колене. И замерли. Андрей подходил, внимательно уставя карабин. Подошел, вгляделся, махнул рукой.

Смутно, отнюдь не с восторгом: «Медведя завалили!», скорее, со смертной тоской и испугом подходили к трупу зверя. Что-то неприятное было в гибели медведя, что-то гнусное. Огромный и сильный медведь был беспомощен, как заяц или белка, против людей с карабинами.

Зверь и впрямь сильно вонял, тоже странно, не по-медвежьи. Неприятен был мученический трупный оскал, обнаживший желтые клычищи с обломанными кончиками. Неприятна была совершенно человеческая поза с запрокинутой огромной головой, сведенными судорогой конечностями. Три четко видные отверстия, почти рядом, одно спереди, два сбоку; журча, стекала кровь, образовывала все увеличивающуюся лужу с железно-сладковатым, душным запахом.