Стивен Кинг - Чёрный дом

— Что со мной происходит? — вопрошает он вслух. Визгливые нотки в голосе пугают его.

Опопанакские слезы жгут его опопанакские глаза, он стонет опопанакским стоном, сбрасывает испорченный омлет в мусорный контейнер, моет тарелку и решает, что ему пора возвращаться в мир здравомыслия. Безо всяких опопанаксов. Каждый делает ошибки. Джек смотрит на дверь холодильника, стараясь вспомнить, осталась у него пара яиц или нет. Конечно же, осталась. Яиц было много, девять или десять, они заполняли весь верхний ряд на двери. Не мог он перевести их все. Одно-два наверняка остались.

Джек берется за край дверцы. И тут же видит свет, отражающийся на лысом черепе чернокожего мертвеца.

Не ты.

Персона, к которой обращаются, отсутствует; персона, к которой обращаются, вовсе и не персона.

Нет, нет, не ты.

Дверь распахивается под давлением его пальцев; лампочка освещает лежащие на полках продукты. Джек Сойер бросает взгляд на два ряда углублений для яиц. Вроде бы пусто. Но более пристальное рассмотрение позволяет обнаружить в самом конце нижнего ряда что-то маленькое, яйцеобразное, окрашенное в светлый, нежный оттенок синего: ностальгически синего, возможно, синеву утреннего неба, которое видел маленький мальчик, лежащий на квадратном акре травы за роскошным особняком на Роксбери-драйв в Беверли-Хиллс, Калифорния.

Кто бы ни владел этим поместьем, в одном сомнений быть не могло: этот человек работал в шоу-бизнесе.

Джек знает название этого оттенка синего, спасибо длительному изучению различных оттенков цветов в компании Клер Эвинруд, доктора медицины, очаровательного онколога, в тот период, когда они обдумывали ремонт бунгало в Голливуд-Хиллз, в котором вместе жили. Клер, доктор Эвинруд, наметила этот цвет для их спальни; он, недавно вернувшийся с курсов усовершенствования для самых-самых в Куантико, штат Виргиния, и только что произведенный в лейтенанты, не согласился с ее выбором, высказавшись в том смысле, что оттенок чересчур холодный.

«Джек, ты когда-нибудь видел настоящее яйцо малиновки? — поинтересовалась доктор Эвинруд. — Ты можешь представить себе, какое оно красивое?» — Серые глаза доктора Эвинруд широко раскрылись, словно она мысленно взялась за скальпель.

Джек двумя пальцами залезает в выемку и вынимает из нее маленький, яйцеобразный предмет того же цвета, что и яйцо малиновки. Насколько он может судить, это яйцо малиновки. Настоящее, цитируя доктора Эвинруд, яйцо малиновки, снесенное малиновкой, которую иногда называют красногрудкой. Он кладет яйцо на ладонь левой руки. Там оно и лежит, светло-синее, размером с орех пекан. Способность мыслить, кажется, покидает его. Что, черт побери, он наделал, купил яйцо малиновки? Извините, нет, причинно-следственная связь здесь не срабатывает, опопанакс вышел из строя, «Магазин Роя» яйцами малиновки не торгует.

Медленно, неуклюже, словно зомби, Джек переставляет ноги по кухонному полу и добирается до раковины. Выставляет перед собой левую руку, и когда она оказывается над сливным отверстием в центре раковины, сбрасывает с ладони яйцо малиновки. Оно летит вниз, в мусороперерабатывающую машину.

Правая рука включает ее, вызывая привычный шум. Рычание, скрежет, чудовище наслаждается легкой закуской. Г-р-р-р. Оборвавшийся электрический провод по-прежнему болтается внутри него, высекая искры в тех органах, к которым прикасается, но он превратился в зомби, а потому слабо реагирует на внутренние сотрясения. Так или иначе, при всестороннем рассмотрении в данный момент Джеку Сойеру больше всего хочется…

Когда красные, красные…

По какой-то причине он давно, очень давно не звонил матери. Не может вспомнить, почему не звонил, но чувствует, что пора. Даже со всеми этими малиновками, несущими синие яйца.

Голос Лили Кевинью Сойер, Королевы Пчел, когда-то единственный его компаньон в заполненной восторгом, необыкновенной, напрочь забытой комнате отеля в Нью-Гэмпшире, является тем самым голосом, который в настоящий момент ему просто необходимо услышать. Лили Кевинью — единственный человек в мире, кому он может рассказать о своей нелепой ситуации. И хотя где-то Джек осознает, что переступает границу рационального и, таким образом, заостряет вопрос о собственном психическом здоровье, он подходит к разделочному столику, берет сотовый телефон и набирает номер красивого особняка на Роксбери-драйв, Беверли-Хиллс, штат Калифорния.

Телефон в его прежнем доме звонит пять раз, шесть раз, семь.

Наконец раздается мужской голос, злой, слегка пьяный, сонный:

— Кимберли… уж не знаю, чего ты звонишь… но, ради твоего же блага… надеюсь, что дело действительно важное.

Нажатием кнопки Джек обрывает связь. О боже, о дьявол, О, черт побери! В Беверли-Хиллс, в Уэствуде, в Хэнкок-парк, короче, в тех краях. Куда он позвонил, сейчас пять утра. Он забыл, что его мать умерла. О, черт побери, о дьявол, о господи, как такое могло случиться?

Горе Джека, затачивавшее острие, вновь поднимается, чтобы ударить его, словно впервые, поразить в самое сердце. Одновременно мысль о том, что он, пусть и на секунду, мог забыть о смерти матери, вдруг, бог знает почему, кажется ему невероятно забавной. Каким же нелепым можно быть? Не зная, то ли он сейчас заплачет, то ли расхохочется, Джек чувствует, что голова у него идет кругом, и опирается на разделочный столик.

Вертлявый индюк, вспоминает он слова матери. Так стала называть Лили недавно умершего партнера ее покойного мужа после того, как ее дотошные бухгалтеры выяснили, что этот партнер, Морган Слоут, присваивал себе три четверти доходов от обширных активов компании «Сойер и Слоут». Каждый год после смерти Фила Сойера в результате так называемого несчастного случая на охоте Слоут крал миллионы долларов, многие миллионы у семьи прежнего партнера. Лили восстановила справедливость, а потом продала свою половину компании новым партнерам, обеспечив сыну полное финансовое благополучие, не говоря уже о приличном ежегодном доходе, который приносил частный фонд Джека. Лили награждала Слоута и более хлесткими, в сравнении с вертлявым индюком, прозвищами, но именно это шепчет ее голос в его внутреннее ухо.

«В мае, — убеждает себя Джек, — он, должно быть, нашел яйцо малиновки, когда гулял по лугу, и положил его в холодильник. Чтобы не разбилось. Потому что в конце концов оно очень уж нежного оттенка синего, прекрасного синего, как характеризовала этот оттенок доктор Эвинруд. И яйцо так долго лежало в холодильнике, что он про него забыл. Отсюда, теперь он это прекрасно понимает, и иллюзия: посыпавшиеся на него красные перышки!