Стивен Кинг - Роза Марена

— Джерт, достаточно, — тихо произнес чей-то голос. Это была Анна Стивенсон; она стояла у подножия лестницы. Анна снова была одета в черно-белое (Рози видела ее и в других сочетаниях, но очень редко) — на этот раз в суживающихся книзу черных брюках и белой шелковой блузе с длинными рукавами и высоким воротничком. Рози позавидовала ее элегантности. Она всегда завидовала элегантности Анны.

Слегка сконфуженная, Джерт мягко поставила Синтию на ноги.

— Со мной все в порядке, Анна, — сказала Синтия, сделала четыре зигзагообразных шага по мату, споткнулась, села и захихикала.

— Я вижу, что в порядке, — сухо заметила Анна.

— Я кинула Джерт, — сказала та. — Ты бы только видела. По-моему, это был самый высокий класс в моей жизни. Честное слово.

— Не сомневаюсь в этом, но Джерт подтвердит тебе, что она сама себя кинула, — сказала Анна. — Ты просто немножко ей помогла.

— Наверное, — кивнула Синтия. Она осторожно поднялась на ноги, но тут же рухнула обратно на задницу (ту крошечную кругляшку, что представляла собой эта часть ее тела) и снова захихикала. — О Господи, словно кто-то поставил всю комнату на проигрыватель, как пластинку…

Анна пересекла комнату и подошла к тому месту, где сидели Рози и Пам.

— Что у тебя такое? — спросила она Рози, показывая на пакет.

— Картина. Я купила ее сегодня днем. Она для моего нового дома, когда он у меня будет. Моей комнаты, — поправилась она, а потом немного испуганно добавила: — Как она тебе?

— Не знаю… давай подвинем ее поближе к свету. Анна ухватила картину за раму, перенесла на другой конец комнаты и поставила на стол для пинг-понга. Пятеро женщин образовали возле стола полукруг. Хотя нет, — оглянувшись, Рози увидела, что теперь их стало семь. Робин Сант-Джеймс и Консуэла Делгадо спустились по лестнице и присоединились к ним, встали за Синтией и выглядывали из-за ее узких птичьих плечиков. Рози ждала, что кто-нибудь нарушит молчание, а когда никто не решился и тишина стала слегка гнетущей, она начала нервничать.

— Ну? — наконец не выдержала она. — Как, по-вашему? Скажите же что-нибудь.

— Это странная картина, — сказала Анна.

— Ага, — согласно кивнула Синтия. — Дичь какая-то. Хотя я, кажется, видела одну такую раньше.

Анна пристально смотрела на Рози.

— Почему ты купила ее, Рози?

Рози пожала плечами, ощутив еще большую тревогу.

— По правде говоря, не знаю, сумею ли я объяснить. Она словно позвала меня.

Анна удивила ее — и успокоила, улыбнувшись и кивнув.

— Да. Не только живопись, но все искусство на самом деле в этом и заключается. То же самое с книгами, скульптурами, музыкой. Какое-то произведение искусства зовет нас, вот и все. Словно те, кто создал их, разговаривают у нас в голове. Но что касается этого изображения… Оно кажется тебе красивым, Рози?

Рози взглянула на картину и попыталась увидеть ее такой, какой та была в «Займе и Залоге», когда картина заговорила с ней на своем немом языке с такой силой, что заставила застыть как в столбняке и вытеснила из ума все остальные мысли. Она посмотрела на светловолосую женщину в розово-пурпурной (розмарин) тоге (или хитоне — так назвал ее одежду мистер Леффертс), стоящую в высокой траве на вершине холма. Снова отметила косу, свисавшую посередине ее спины, и золотой обруч повыше правого локтя. Потом она скользнула взглядом по разрушенному храму и упавшей (Бог) статуе у подножия холма. На что смотрела и женщина в тоге.

Откуда ты знаешь, что она смотрит именно на это? Откуда ты можешь знать? Ты же не видишь ее лица!

Это, конечно, верно, но… На что еще там было смотреть?

— Нет, — сказала Рози, — я купила ее не потому, что она показалась мне красивой. Я купила ее, потому что она произвела на меня сильное впечатление. То, что она заставила меня остановиться на полпути как вкопанную, было удивительно. По-вашему, чтобы быть хорошей, картина обязательно должна быть красивой?

— Нет, — качнула головой Консуэла. — Вспомните Джексона Поллока. Его вещи полны не красоты, а энергии. Или Диана Арбус — как насчет нее?

— А кто это? — спросила Синтия.

— Фотограф. Стала знаменитой, снимая разных там женщин с бородой и курящих карликов.

— О-о. — Синтия задумалась, и неожиданно ее лицо осветилось воспоминанием. — Я видела такой фотоснимок однажды, когда разносила коктейль на одном приеме. Это было в художественной галерее, на выставке Эпплторпа — Роберта Эпплторпа, — и знаете, что было на этой картине? Один парень заглатывал конец другого! Серьезно! И это все не понарошку, как в каком-нибудь рисованном журнальчике. Я хочу сказать, тот парень увлекался фотографией, он где-то работал и снимал в свободное время. Вы не поверите, сколько может заработать парень старой ручкой от щетки в своем…

— Мэпплторп, — сухо бросила Анна.

— М-мм?

— Не Эпплторп, а Мэпплторп.

— А-а, да, кажется, так его зовут.

— Звали.

— Вот как? — спросила Синтия. — А что с ним стряслось?

— СПИД. — Анна все еще смотрела на картину Рози и отвечала рассеянно. — Кое-где эта болезнь известна как зараза от ручки щетки.

— Ты говорила, что видела картину вроде той, что у Рози, раньше, — буркнула Джерт. — Где это было, малявка? В той же галерее?

— Нет. — Болтая про Мэпплторпа, Синтия лишь притворялась заинтересованной. Теперь щечки ее порозовели, и уголки рта раздвинулись в слабой улыбке. — Знаете, она была совсем не такая, но…

— Давай говори, — подстегнула ее Рози.

— Ну, мой отец был методистским министрантом там, в Бейкерсфилде, — сказала Синтия. — Мы жили в доме священника, и в маленьком зале для собраний внизу висели такие старые картины. На некоторых были президенты, на других — цветы, а еще — собаки. Но эти все не в счет. Их вешали просто так, чтобы стены не выглядели голыми.

Рози кивнула, вспомнив картины, стоявшие рядом с ее картиной на пыльных полках комиссионного магазина, — гондолы в Венеции, фрукты в вазе, собаки и лисы. Их вешали, просто чтобы стены не выглядели такими пустыми, как… рты без языков.

— Но там была одна… она называлась… — Синтия сморщилась, пытаясь вспомнить. — По-моему, она называлась «Де Сото смотрит на запад». На картине был изображен этот путешественник в жестяных портках и шляпе, смахивающей на кастрюлю… Он стоял на вершине утеса, а вокруг — все эти индейцы. И он глазел через мили и мили лесов на большую-пребольшую реку. Миссисипи, наверное. Но, понимаете… дело в том…

Она неуверенно взглянула на подруг. Щеки у нее порозовели еще больше, а улыбка пропала. Пухлая белая повязка на ее ухе казалась очень к месту, вроде какого-то странного украшения, которое ей прикрепили к одной стороне головы. Рози вдруг удивилась — уже в который раз с тех пор как пришла в «Д и С», — почему кругом столько недобрых мужчин? Что в них за дефект? Может, когда их делали, забыли что-то злокачественное вынуть или сдуру встроили в них что-то, как бракованную микросхему в компьютер?