Бумажный тигр (I. - "Материя") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

В этот раз остров словно подыгрывает убийце. Украдкой нарушает собственные правила. И еще эти слова Капитана, которые предназначались Лэйду… Что он имел в виду? И почему, черт побери, он должен беречь мизинцы?..

Думать на бегу было чертовски сложно, мысли вспыхивали в такт срывающемуся с ритма сердцу, которое угрожало расколотить изнутри старую, как бочонок из-под сидра, грудь. Но Лэйд думал об этом, чтобы не думать о чем-то другом. Например, о потухшем газовом фонаре перед бакалейной лавкой. О Сэнди, лежащей возле своего кассового аппарата, бедной юной Сэнди, которая так любит украдкой читать Буссенара, Майн Рида и Уэллса, которая убеждена, что живет в самом спокойном месте Тихого океана…

Лэйд никогда не считал себя кроссарианцем. Доподлинно зная о могуществе тайных правителей Нового Бангора, окружая себя множеством ритуалов и будучи посвященным во многие секреты Ордена Рубиновой Розы и Золотого Креста, он никогда не унижался до молитв губернаторам острова — ни Монзессеру, покровителю торговцев и лавочников, ни Карнифаксу, Кровоточащему Лорду, властителю крови, ни всем прочим.

Но в тот миг, когда он, повернув, увидел тусклую звезду газового фонаря, сияющую над «Бакалейными товарами Лайвстоуна и Торпа», он безотчетно вознес молитву всем Девятерым.

Он не успел унять дыхание, открывая дверь, дыхание предательски клокотало в груди. Дверь приветливо скрипнула ржавыми петлями, и даже этот звук сейчас показался ему мелодичным, как отзвук арфы в руках ангела. Он говорил о том, что их не касался воск. Самый прекрасный скрип на свете.

— Мистер Лайвстоун?

Глаза Сэнди округлились, когда он ввалился в лавку. Неудивительно. Учитывая, какое расстояние ему пришлось покрыть в самое короткое время от Тасман-стрит, он должен был выглядеть как загнанная лошадь.

— Хм-м-ммм… Да, мисс Прайс?

Сэнди, должно быть, уже собиралась уходить. Кассовый аппарат заперт, на столе — безукоризненная чистота. Лэйду не требовалось открывать гроссбух, чтобы убедиться — аккуратным почерком Сэнди в него внесены все цифры продаж за сегодня без единой помарки или ошибки.

— Вы бежали, сэр?

Лэйд с деланной небрежностью оправил на себе мокрый от пота пиджак.

— Кажется, за мной увязалась стая бродячих уличных кредиторов. Вы же знаете, эти голодные мерзавцы становятся сами не свои, учуяв запах чековой книжки! Пришлось улепетывать во весь дух.

Сэнди улыбнулась. Если она и находила его чувство юмора грубоватым или отталкивающим, то скрывала это куда тщательнее, чем Новый Бангор — многие свои тайны.

— Я удивилась, что вы не вернулись после обеда из «Утки», но подумала, что у вас обнаружились срочные дела.

— Так и есть, — поспешно сказал Лэйд, — Я совсем забыл про апрельский вексель Шапиро. Пришлось заняться им, но теперь-то все в порядке. Надеюсь, пара часов моего отсутствия не разорили лавку?

Сэнди покачала головой.

— Ничуть, сэр. Я отпустила мисс Перч полфунта масла за шесть пенсов, а мистеру Швайбу — консервированных абрикосов на шиллинг. У нас было небольшое недоразумение с миссис О’Донован относительно унции скипидара, которую она купила третьего дня, но я сбавила ей пенни и все разрешилось наилучшим образом. Еще мистер Дорфус просил заказать для него при случае две баночки помады для волос «Ройал Краун» и я записала все в тетрадь для заказов, а мистер Хайвс…

Сэнди передавала ему события дня, мгновенно сообщая все цифры с точностью до последней запятой, сохраняя на своем юном лице такую безмятежную улыбку, словно это в самом деле доставляло ей удовольствие.

Лэйду безумно хотелось пить, но он не стал браться за бутылку с сельтерской, чтоб Сэнди не заметила, как предательски у него дрожат пальцы.

«Подумай о другом, — эта мысль черным колючим вороном внезапно шевельнулась в его сознании, — В следующий раз, когда ты ее увидишь, у нее может не быть никакого лица».

— Что с вами, мистер Лайвстоун? — тревожно спросила Сэнди, — Вам не здоровится? Это все давление, да? Дать вам воды с ромом?

Ее лицо, подумал он, борясь с желанием прикрыть глаза. В следующий раз, когда мне придется отлучиться из лавки, я могу найти ее лицо в том же состоянии, что у Саливана или садовника миссис Гаррисон. С улыбкой, отдельно лежащей на полу.

— Не стоит беспокойства, мисс Прайс, — отозвался он через силу, расстегнув на жилете несколько пуговиц, — Момент слабости. Вы же знаете, с возрастом старые раны все чаще дают знать о себе.

Сэнди, нахмурившись, налила ему в стакан воды и щедро разбавила сельтерскую из пузатой бутыли со «Старым монахом», которую извлекла из-под стола.

Пойло было варварским, совсем не похожим на те коктейли, что мастерски готовил доктор Фарлоу, но Лэйд проглотил содержимое стакана одним глотком.

— Вот как? И что за раны болят у вас, мистер Лайвстоун?

Наверняка, в этот раз ей было чертовски тяжело сдержать улыбку. Проще представить себе петуха, исполняющего итальянскую арию, или шотландца-мецената, чем старого толстого Чабба, рассудительного владельца бакалейной лавки, участником хоть какой бы то ни было завалявшейся войны. Она не знала о той войне, которую он уже двадцать лет вел со всем островом — со всем миром.

— Не знаю, — честно сказал он, — Но, судя по самочувствию, я получил их где-то между Битвой при Кресси[50] и Барселонской осадой[51].

— Вам сорок четыре года, мистер Лайвстоун. Вы не старик.

Немного отдышавшись, Лэйд погрозил ей пальцем.

— Господи, Сэнди, ты столько времени работаешь на Лайвстоуна и Торпа, а до сих пор не поняла главного правила торговли. Если хочешь сбыть греческие оливки — уменьшай их возраст. Если хочешь сбыть мужчину — увеличивай!

— Я внесу это в наш прейскурант, — серьезно кивнула Сэнди, — Думаю, если не задирать цену выше двух шиллингов, мы сбудем вас еще до начала ноября.

— Тебе лучше бы думать о том, что как сбыть тот бочонок скипидара, что я неосторожно купил, и который до сих пор торчит тут. Он испорчен и от него разит, как от старого китобоя!

Кажется, я привык к ней, подумал Лэйд, отставив пустой стакан. Не так, как привыкают к вещам, не так, как я привык к хитрому Дигги. Мисс Прайс молода, красива, обладает бесчисленным множеством достоинств, среди которых чувство юмора — лишь самое малое. Она находит удовольствие в том, чтобы днями напролет сидеть в пропахшей керосином каморке, украдкой читая книжку, и, кажется, не видит ничего ужасного в обществе старого брюзги мистера Лайвстоуна. А еще у нее превосходная память, но я искренне благодарен Новому Бангору за то, что он не сохранил в ней воспоминаний о том где, когда мы с ней познакомились — и при каких обстоятельствах.

— Мне пора, мистер Лайвстоун, — Сэнди улыбнулась ему, поправив жакет, — Гроссбухи в порядке, корреспонденция поставщикам отправлена. Я могу быть свободна?

Вероятно, она не вкладывала в эту фразу никакого особенного смысла, но Лэйд, услышав ее, стиснул зубы.

«Я могу быть свободна»?

Нет, подумал он, к несчастью не можешь. Это то единственное, чего я не могу тебе дать, Сэнди.

— Разумеется, мисс Прайс. Доброй ночи.

— Доброй ночи, мистер Лайвстоун. Я заварила чай с молоком, ночь будет сырой, вам пригодится…

Я должен сделать это, подумал Лэйд. Не ради себя — я с самого начала знал, что мне не суждено живому покинуть Новый Бангор. Ради нее. Пусть даже это причинит ей чудовищную боль. Мне придется рискнуть. Иначе я не сумею разглядеть того, кто придет в сумерках.

— Мисс Прайс!

Она еще не успела выйти, только положила руку в тонкой перчатке на рукоять двери.

— Что? Ах да, чайник в вашем кабинете, я же забыла вам…

— Есть кое-что, что мне нужно вам рассказать. Прямо сейчас, если вы не против.

Это был не тон мистера Лайвстоуна. Это был другой тон — голос, который очень редко звучал в Новом Бангоре.