Чарльз Уильямс - Тени восторга

— Ладно, иди уж, раз решил. Надеюсь, заглянешь на похороны? Знаешь, пока существуют учения, давай по мере сил получать от них удовольствия. Спокойной ночи.

Утром, предварительно позвонив в приемную премьер-министра, они с Кейтнессом дошли до Даунинг-стрит. Здесь сэр Бернард попрощался со священником, немного подождал в приемной и оказался в кабинете самого Раймонда Зайдлера. Такую привилегию ему даровали с некоторых пор, после удачно проведенной операции на желудке важного государственного деятеля.

Прошло много времени с тех пор, как сэр Бернард видел премьер-министра в последний раз. Желудком Зайдлер страдал во время первого срока пребывания на высоком посту, а теперь шел уже второй. Поразившую его страну всеобщую потерю веры в политику этот человек превратил не просто в благоприятную возможность, а в свой политический триумф. Он довел реализм до крайности, публично заявив, что лучшее, что может сделать любой государственный деятель, — это угадывать решение различных проблем, а лучше всего угадывает тот, у кого есть опыт. В частных беседах он ограничивался только последней частью этого утверждения. Это позволяло ему не особенно кривить душой и давало очевидное преимущество перед большинством коллег и противников. Правда, его партия не сразу смирилась с огромными плакатами «Гадайте с Зайдлером», которые на всеобщих выборах затмевали более пространные призывы противников. Но в сумятице крайнего отчаяния и исступленной веры, скрывающейся за невозмутимой внешностью англичан, страна полушутя, полусерьезно последовала за ним. Несомненно, ему помогло снижение налогов — так сложилась ситуация на внутреннем рынке — и рост престижа за границей — такова была политическая конъюнктура. Умолчание истинных причин этих замечательных явлений дало ему еще больше. Цинизмом здесь и не пахло, просто у премьер-министра была хорошая политическая хватка. Так считало большинство в стране. При любом положении дел всех фактов не знает практически никто, а в постоянно меняющихся обстоятельствах можно гарантировать только нестабильность и неопределенность. Какой толк от разумных споров, твердых принципов или долгосрочных прогнозов? «Догадывайтесь — гадайте с Зайдлером!» Зайдлеру приписывали слова: «В Англии был только один вдохновенный болван в должности премьер-министра — Питт, и два умных человека — Мельбурн и Дизраэли, но им мешала вера, одному — вера в свой класс, другому — в свою нацию. Я уж лучше буду догадываться с Питтом, если вы будете догадываться со мной».

Сэр Бернард припомнил все это, пока пожимал руку и с легким удивлением обозревал грузную нескладную фигуру Зайдлера. Единственный удачный шарж на него назывался «Горилла-угадайка», и сэр Бернард подумал, что к африканским событиям этот сюжет отношения не имеет. Уродливое лицо, длинные болтающиеся руки, скрюченные пальцы и неуклюжая походка придавали ему странное сходство с большой обезьяной, мечущейся по комнате. Мелькнувшая у сэра Бернарда мысль о том, что вокруг стало, пожалуй, многовато Африки, заставила его задать себе вопрос: а чем, собственно, Зайдлер предпочтительнее Консидайна? Но он тут же напомнил себе, что его заботят не конкретные люди, а общее состояние мироустройства, и занял стул, предложенный премьер-министром. Огромная туша государственного деятеля нависала над ним и все говорила, говорила… Сэра Бернарда охватила слабость. Возбуждение и невероятные события последних двадцати четырех часов, оказывается, изрядно вымотали его. Что толку стремиться защитить разум там, где он давно умер? Европу собираются завоевывать шаманы, а он прибежал за помощью к обезьяне…

— …бессмысленный разговор о возможных причинах, — говорил премьер-министр. — Все это пример неудачи организованной мысли. Никто не может найти корень проблемы.

— А вы у них спрашивали? — поинтересовался сэр Бернард.

— А зачем? — удивился Зайдлер. — Они сами рассказывают. Вчера здесь у меня был бывший губернатор. Я все гадал, сколько синонимов он использует? Кажется, остановился на двадцати четырех. «Можно предположить — вероятно — очень похоже — возможно — разумное предположение — рабочая гипотеза — возможная догадка — предположение — мое мнение — лучшая теория» и прочее — он ни разу не высказал прямой догадки. Ни разу не использовал это слово.

— Кроме детей его никто не любит, — сказал сэр Бернард. — Возможно, — добавил он, пораженный внезапной мыслью, — именно поэтому они ближе к царствию небесному. Они искреннее. Однако я пришел сообщить, что вчера, вполне вероятно, обедал с Верховным Исполнителем. По моим догадкам это он.

— Что ж, это хотя бы честно, — ответил Зайдлер. — И — мне-то все равно, но чиновникам надо бросить косточку — как вы догадались, что это он?

Сэр Бернард протянул бумаги.

— Вот здесь я все изложил, — сказал он.

Зайдлер протянул огромную лапу — ее тень вытянулась на ковре, черная и гротескно увеличенная — и взял их.

— Какой вы аккуратный, — сказал он с ухмылкой, — но вы ведь всегда таким были? Ваши операции всегда были чудом точности. Если вы сейчас докопались до правды, это будет еще одно чудо. Подождите, пока я их просмотрю.

Это не заняло много времени, затем он усмехнулся, отложил листы и откинулся в кресле.

— Этот зулусский король все еще у вас? — спросил он. — Готов подтвердить, опознать и все такое?

— Конечно, — кивнул сэр Бернард.

Зайдлер сцепил пальцы и вытянул руки.

— Ну, — протянул он, — я несколько раз встречал Консидайна… Если вам угодно втянуть его в эту историю, я не против. Это будет отлично звучать… «Правительство обнаруживает Верховного Исполнителя». А почему вы не пришли раньше?

— Пока я не узнал мнение короля, моим догадкам цена была грош, — объяснил сэр Бернард. — А он в ступоре с той минуты, как попал в Кенсингтон. Наверное, приводит в порядок свои способности.

— Двести лет… — сказал Зайдлер. — Но какой ценой! Ни вина, ни развлечений. Все, если я правильно понял, варится внутри. — Он нажал кнопку звонка. — По-моему, несправедливо позволять ему и дальше изводить себя и водить за нос других, а?

Сэр Бернард встал.

— Ну, — сказал он, — если вы считаете, что я прав, я пойду.

Вошел секретарь, но Зайдлер задержал его.

— Речь не идет о правоте, — сказал он. — Нет, я не думаю, что вы правы. Есть ваши мысли, есть его мысли — кто что предпочитает. А больше ничего и нет. Да и откуда ему взяться? Прошлого нет, нет будущего, а о настоящем мы слишком мало знаем.

Не поддержав спор о природе вещей, сэр Бернард ушел. Шагая по Даунинг-стрит, он обдумывал слова премьер-министра. «Они с Консидайном оба заглядывают в бездну, — думал он, — но Консидайн видит ее пульсирующей от страсти, а Зайдлер не видит вообще ничего. Итак, хаос или пустота? Черные люди или люди, которые уже больше не белые?» Теперь разум и логика человеческие представлялись ему уже не такой естественной и необходимой чертой мироздания, скорее они напоминали узкий серебристый мостик, перекинутый над бездной. Вход на мост охраняют высокие ворота, а возле них толпятся сонмы гневливых и зловредных существ. Человеческий разум обладает способностью видеть причинно-следственную взаимосвязь в окружающем мире. И хотя он при этом часто ошибается, путает причины и недооценивает следствия, эта способность остается последней опорой человека. Сэр Бернард знал, что истина недостижима до тех пор, пока не осознана цель, но эти две категории так редко встречаются вместе! Разум не вмещает в себя сразу и то и другое, а если вмещает, то это уже не совсем человеческий разум. Однако достижение высшего совершенства жизни невозможно, если не достигнуто бесстрастное отражение священного закона, правящего миром. Путь лежит именно здесь, а не в экспериментах, восторгах или догадках. Мысли сэра Бернарда обрели опору, он вверил себя этому высшему закону, молясь о том, чтобы уберечься от самообмана, алчности, неверия и страха. «Если А равно В, а В равно С, то А равно С. Какие бы сомнительные истины мне ни предлагали, в этой я, по крайней мере, не сомневаюсь. И Консидайну придется очень сильно меня загипнотизировать, прежде чем я от этого отрекусь. Зайдлер неправ — догадка может быть истинной и раз, и два, и тысячу раз, ибо человеку доступно обобщение, и ни одна политическая горилла у него этого не отнимет».