Джексон Пирс - Красные сестрицы

Четверть часа спустя я бегом влетаю в центр досуга, где на меня встревоженно смотрит толпа беременных — только что закончилось их занятие йогой в танцевальной студии напротив регистрационной стойки.

Поверить не могу, что я решилась. Перечитываю расписание, хотя нужды в этом никакой: я давно затвердила все наизусть.

«Будь проще, Рози. Выбери что-нибудь непритязательное. Не увлекайся — это всего лишь занятия».

Едва отдышавшись, подаю свою карточку пожилой женщине за стойкой.

— На какое ты занятие, милочка? — спрашивает старушка. Ее рука чуть заметно дрожит, как будто мой пропуск слишком тяжел.

— Оригами для начинающих.

Старушка удивленно смотрит на меня и прокатывает карточку через аппарат. Оригами. Просто и без затей. Скарлетт не будет злиться из-за дурацкого оригами…

Беременные раскланиваются со своим тренером и уходят, волонтеры из центра расставляют в той же комнате складные столы и стулья. Мы садимся. Женщина с седеющими каштановыми волосами манит меня и еще семь-восемь других человек.

— Вижу, у нас сегодня новенькие, — мягко и спокойно отмечает она.

Она раздает идеально ровные, безупречные квадраты разноцветной бумаги.

На протяжении следующего часа я складываю розу, журавлика, балерину… Я думала, что это покажется мне глупым и скучным занятием, но меня как будто что-то наполняет… Нет, не любовь к оригами, а необыкновенное осознание собственной нормальности. Слушаю размеренные объяснения преподавательницы: здесь согнуть, там свернуть. Бумага скользит у меня между пальцев — только потому, что я так хочу, и ни по какой другой причине. Мне кажется, что я стала кем-то еще, не просто охотником. Теперь я сделалась чем-то дурацким, бесполезным и прекрасным. Я занимаюсь делом, которое не входит в мои обязанности, потакаю своим желаниям. Я теряюсь в сгибах, каждое новое движение стирает тяжесть, которую принесли мне годы охоты, и я чувствую себя обновленной и открытой.

Возвращаюсь домой и тут же нахожу глазами Сайласа, словно он притягивает мой взгляд. Он едва заметно улыбается мне. Скарлетт отрывается от кипы записок и библиотечных книг и смотрит на меня.

— Привет, Рози, — отрывисто произносит она. — Слушай, я в курсе, что ты ходила за продуктами, но я так проголодалась, что… Короче, мы заказали китайскую еду. — Сестра указывает карандашом на кухонный стол, заставленный десятком маленьких коробочек. — Ты уж извини. Постой, а где же продукты? — Она удивленно смотрит на мои пустые руки.

Сумок с покупками нет.

— Я…

«Давай, Рози, думай!»

— Я деньги забыла… Выставила себя полной идиоткой на кассе.

Скарлетт раздраженно вздыхает, но все же улыбается мне и возвращается к своим записям.

— Ходила за покупками? — беззвучно уточняю я у Сайласа.

Он пожимает плечами, включает радио и крутит ручку настройки, пока не останавливается на какой-то поп-станции. Я вскидываю бровь, Скарлетт сдавленно хихикает. Музыка нелепая, но она дает нам временную передышку от новостных станций, на которых ведущие трещат об убитых девушках и как бы призывают нас поспешить, поспешить, поспешить!

— Лучше не придумал, — шепчет мне Сайлас под звуки музыки, повернувшись к Скарлетт спиной и выкладывая рис на тарелку.

— И что я, по-твоему, должна была сказать, когда явилась домой без покупок?

На самом деле я не злюсь — в моем сердце все еще живет радость от складывания бумажных квадратиков.

— Ты же у нас сообразительная. Не сомневался, что ты выкрутишься, — широко улыбается Сайлас. — Как все прошло?

— Нормально.

Я вскидываю глаза на сестру и, убедившись, что она не смотрит, вкладываю бумажную розу в карман Сайласовой рубашки. Мои пальцы медлят у него на груди, я чувствую, как бьется его сердце, и улыбаюсь.

— Что это? — Сайлас вытаскивает цветок из кармана и внимательно его рассматривает.

— Вот, сходила на оригами.

Я с улыбкой ковыряю в коробочке с курицей в кисло-сладком соусе. Сайлас едва сдерживает смех.

— На оригами, значит? И как, планируешь вернуться? — шепчет он.

— Нет.

Сайлас умолкает и хмурится.

Я слегка краснею.

— В смысле, я подумала, что лучше схожу на что-нибудь еще. Чтобы разные вещи попробовать, понимаешь?

Сайлас исподтишка толкает меня локтем.

— Вот видишь! Нет ничего плохого в том, чтобы немного понаслаждаться свободой.

Он засовывает бумажную розу в карман и подходит к Скарлетт. Я смотрю на него и размышляю о совершенно необычном дне, который теперь заканчивается блистательной вспышкой заката за окнами нашей квартиры. Я солгала сестре. Научилась складывать балерину из бумаги. И, кажется, влюбилась в Сайласа Рейнольдса.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

СКАРЛЕТТ

Рози изменилась.

Почти незаметно, настолько незаметно, что посторонние не уловят этих изменений. Они видны только мне, второй половинке ее сердца. Сестра перебирает еду палочками с необычной, пугающей легкостью. Как вышло так, что в Рози появилось что-то, незнакомое мне? Сестра плюхается на пол и раскрывает книгу, чередуя чтение с кусочками курицы под кисло-сладким соусом. Сайлас отрывается от тома, который он просматривает уже второй раз, и поднимает на нее глаза. Кажется, больше ни у кого, кроме меня, дело не продвигается.

Я качаю головой и возвращаюсь к книге, которую прочесываю частым гребнем.

«Мифы! Легенды! Чудовища!»

Автор — некая Доротея Среброкогт. Почему-то я сомневаюсь, что ее и вправду так зовут. Вряд ли она вообще знает, кто такие фенрисы. Доротея зовет их вервольфами и расписывает милых волчат, которые перекидываются в симпатичных подростков. Вся книга — сплошь суеверия: чеснок защищает от вампиров, призраки не могут переходить через текущую воду, седьмой сын седьмого сына проклят, а эльфы мечтают украсть ваших дочерей. Истории, которые нам рассказывал папаша Рейнольдс, куда полезнее, чем все посвященные вервольфам тома на библиотечных полках.

Несмотря на то, что мы с Сайласом записали все, что его отец когда-либо говорил про фенрисов, а я сопоставила это с информацией, почерпнутой из книг, нам все равно не удается ничего выяснить о потенциальных волках.

— Может, мы все усложняем? — спрашивает Рози, захлопнув свою книгу.

Я вздыхаю и роняю на пол пачку листов.

— Может, и так. А может, это все просто бессмысленно. Нам надо снова выйти на охоту. Даже если никого не убьем, возможно, что-нибудь разузнаем, подслушаем… Что угодно, — говорю я с отчаянием в голосе.

Поиски потенциального фенриса — это наваждение. Я одержима этой мыслью. Мне физически больно думать о том, что придется возвращаться домой с пустыми руками.