Денис Шулепов - Индиго

— Нашёл, нашёл, нашёл. Нашё-о-о-о-ол… — сперва еле слышным шепотом, но с нарастанием громкости Валентин заклинанием повторял и повторял слово. Потом пружинисто вскочил, как чего-то испугавшаяся кошка, и побежал. Побежал, больше не доказывая на своём примере теорию броуновского движения, побежал строго по вектору из пункта «А». Бежал долго вдоль Монтажной улицы, не чуя усталости, и когда до Щелковского шоссе оставалось каких-то сто метров, Валентин перестал чуять ноги. Споткнулся, упал. Дыхание сперло, скулы сводило, вязкая слюна никак не хотела сплёвываться. Валентин лёг прямо на асфальт тёмной безлюдной аллейки, подсунув под голову руку; суша губы, глотал ртом воздух (прямо как его почившие золотые рыбки) и уставился в пятачок звёздного неба, просматривающийся в прорехе рваных облаков. Когда сердце перестало загнанно биться о диафрагму, Валентин поднялся. На диву ночной спринт отрезвил мысли и парень, наконец-то смачно сплюнув, пробормотал:

— Так до утра бежать — не добежать. — Он порылся в карманах и выудил шестьсот тридцать два рубля. Валентин, понятно дело, не знал, какое его разделяет расстояние («сколько осталось?» ) до пункта «Б», но в худшем случае максимум пути он проедет. Отряхнулся, пригладил волосы и пошёл к шоссе.

— Я не помню адрес, но я покажу, — сказал ночному бомбиле Валентин.

Оказалось, ехать было пять минут! Недовольный собой, Валентин отдал сотню водиле потрепанной «семёрки» и зашёл во дворы. Шёл быстро и бесшумно, окидывая взглядом каждую из припаркованных поперёк тротуаров машин, пока не заметил «горбатую» «Волгу» м 788 вт, 177 RUS. Она ютилась между двух старых лип. Валентин свернул с дороги и, крадучись вдоль забора детсада (отметив мимоходом, что перелезть через него не трудно), подошёл к автомобилю, положил руку на ветровое стекло и задумался, что делать. Через короткое время Валентин вынес вердикт: авто подлежит сожжению.

— Только прежде…

Валентин посмотрел на подъезд. Нет сомнений, сволочь, специально окатившая его лужей у перекрёстка, жила здесь. Вспомнился анекдот: «Штирлиц проводил радистку Кэт до дома. Кэт сказала: «Давайте, завтра встретимся у роддома». Штирлиц посмотрел на окна её квартиры и согласился с Кэт: урод действительно был дома». Немного развеселившись, Валентин подошёл к подъезду, но сколько ни силился, не смог определить код домофона, никаких вариантов. По-видимому, не

телепатия

та была связь у Валентина с обидчиком в сравнении с Четырьмя Из Списка.

— Узкий у меня профиль, — сказал Валентин, барабаня пальцами по «морде» домофона, не расстраиваясь и не обижаясь. А чего расстраиваться и на кого обижаться? На Бога? — «Нет выше и надёжней крыши, чем та, что дарит нам Всевышний», — продекламировал он В. Сыченкова и вернулся к «Волге». Всё должно быть так, как должно быть, и быть не должно иначе. Валентин свинтил крышку с горловины бензобака и просунул в него шарф наполовину длины. Осмотрелся, достал сигарету, снова осмотрелся, чиркнул спичкой о коробок, зажёг сигарету, осмотрелся в последний раз и поджёг той же спичкой бахрому поношенного шарфа. Проследил, чтобы пламя стало стабильным, и перемахнул через забор в детсад. Не оглядываясь, Валентин пробежал вдоль веранд и скрылся за углом дошкольного учреждения. Взрыв застал взрывника на пиках забора, Валентин оглянулся и увидел столб алого пламени вперемешку с чёрным едким дымом. Завыли на все лады сирены сигнализации окрестных машин. Липы занялись огнём. Окна квартир одно за другим неохотно пробуждались ото сна, освещая двор яркими квадратами света. Валентин поспешил смыться. Дело сделано. Пусть и наполовину. Господь распорядился по-своему, не дав, как бы ни хотелось Валентину, убить дешёвого обидчика. Негоже размениваться на полушку серебряным рублём.

Когда сигарета была докурена до фильтра, Валентин был уже далеко.

Завтра поутру, то есть когда выспится, он захочет проверить ещё один адресок. Уж там-то непременно нужно довести до убийства. Скольких эта ведьма попортила и сглазила? Пора положить конец. Пока есть время. 

65

Сперва дождевые капли укрупнились, и их было немного. Потом в одно мгновение хлынул поток. Шквальный ветер для разминки занялся сухими ветвями. Они трещали, как кости при переломе ноги. Кузьме было с чем сравнить такой звук. На его памяти был случай, когда парень пришёл в кузницу самолично сделать железную трость, трёстку, и — как уж он умудрился, Кузьма не уразумел, а парень толком не смог объяснить — уронил со стола на ногу малую наковальню, неудачно уронил. Ветер швырял низвергавшийся с неба водопад то в грудь, то в спину, то в бок, сбивая с ног в грязевую реку. Кузьма кубарем скатился с пригорка, чудом миновав ощерившуюся обломанными веточками ветвь старого дуба. Мысли кузнеца заняты одним — догнать, догнать поскорее бедную Валюшу, он боялся потерять белую фигурку из виду, слишком много форы. Отчаянию Кузьмы нет предела. А ещё эта непогода! Да что там — ураган!

Где-то за спиной вспыхнуло сине-ярким всполохом, и тут же небо разорвало сильнейшим БА-БАХом. Земля дрогнула под ногами, а Кузьму словно подстегнули те дюжие черти, что привиделись

осильнику

Ивану Демьянычу.

Валюша бежала к озерцу с осетрами, к последнему месту, где пусть недолго, но чувствовала себя счастливой. К её последнему месту в жизни, где она с глубокой печалью и радостью распрощается с жизнью, сведёт счёты бесчестных сделок. Она не боялась смерти, смерть стала благом; она не боялась не попасть в рай, рай ей ни к чему — она возненавидела Бога и не желала видеть Его, Он предал рабу свою, когда она в Нём так нуждалась; она не боялась ада — самоубийцы зависают меж раем и адом, они никому не нужны. Так же как ей не нужен никто, теперь даже Кузьма, милый сердцу любимый Кузьма. Валюша приняла решение не сейчас и не сейчас от него отказываться.

Кузьма о решении, естественно, не знал и преследовал любимую, медленно, но неумолимо догоняя, моля Бога, чтобы та не наделала глупостей. Силуэт Валюши размывался в толще безумных дождевых вихрей, часто, слишком часто пропадая из поля зрения кузнеца. Кузьма догадывался, что её пропадания связаны с её падениями, это-то и сокращало расстояние между ними, но каждый раз сердце юноши обливалось кровью: больше всего он боялся, что Валя причинит себе боль, преднамеренно или нет — значения не имеет. «Ей уже хватило боли! Не причиняй, Господи, огради от новой!» — молился Кузьма. Девушка бежала в одном направлении, а парень не понимал, зачем ей к озерцу.

В поле хлеба прибились к земле пластом. Заповедный островок Демьяна Евсеевича мерещился призрачным миражом. Молнии рассекали свинцовое небо. Раскаты грома уже не сменяли один другой, они слились в единый грохот. В борьбе с грязевой рекой, ураганными (из стороны в сторону) порывами ветра, дождём, ослепляющим глаза жесткими и хлесткими струями, Кузьма выдыхался. При его росте и мышечной массе он никогда не бегал на длинные дистанции (по правде говоря, и на короткие-то бегал от случая к случаю), и слабина лёгких дала себя знать — кузнец рухнул скошенным колосом. Но сразу поднялся, рыча и хрипя.