Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями

Опустив фонарь на землю, инспектор взял одни из вил и взвесил их на руке, а потом посмотрел на меня и кивнул.

— Отличная штуковина, — проговорил он. — Жаль только, что вы не предусмотрели еще одну пару.

Потом мы заняли свои места, а детектив устроился на табурете, взятом из угла погреба. Пока стрелка часов не показала без четверти двенадцать, мы поужинали за непринужденной беседой сандвичами и виски, а потом убрали со стола все, кроме фонарей и вил. Одни из них я вручил инспектору; другие взял сам, а потом, поставив свое кресло так, чтобы привязанная к клетке веревка была под рукой, я обошел погреб и погасил все лампы.

Нащупав рукой кресло, я удобным образом разместил вилы и фонарь под рукой, после чего предложил всем соблюдать полнейшее молчание во время нашего бдения. Кроме того, я попросил всех не включать фонарей, кроме как по моему сигналу.

Я положил свои часы на стол возле фонаря, слабое свечение которого позволяло мне видеть время. Примерно с час ничего не происходило, и в подвале царила полная тишина, нарушавшаяся разве что иногда неловким движением.

Примерно в половине второго я ощутил, однако, то же самое чрезвычайное и особенное беспокойство, которое посетило меня предыдущей ночью. Торопливо протянув руку, я освободил завязанную вокруг столба веревку. Инспектор явно заметил мое движение, поскольку я увидел, что слабый отсвет его фонаря немного шевельнулся, как если бы он, приготавливаясь, положил на него руку.

По прошествии какой-то минуты я заметил, что окружавшая нас тьма переменила цвет, начиная неторопливо приобретать фиолетовый оттенок. Я поспешно огляделся по сторонам, окруженный этим новым сумраком, и понял, что фиолетовый цвет буквально на глазах становится гуще и гуще. Средоточие или ядро перемены появилось где-то за колодцем, в огромной дали, и с невероятной скоростью приблизилось к нам почти в один момент. Вот оно оказался рядом, и я снова увидел крошечное обнаженное дитя — бежавшее и казавшееся сотканным из той фиолетовой ночи, которая его окружала.

Ребенок двигался вполне естественным образом, в точности так, как я это уже описывал, но в такой полнейшей тишине, что казалось даже, что именно он и несет с собой это безмолвие. Примерно на половине расстояния между столом и колодцем, дитя торопливо пригнулось и оглянулось на что-то невидимое и торопливо припало на колени, как бы прячась за чем-то смутно обрисовавшемся во мраке, однако не принадлежащим нашему миру, ибо между нами и колодцем не было ничего, кроме голого пола.

Я с удивительной ясностью слышал дыхание всех остальных, а наручные часы на столе отбивали время с медлительностью и внушительным скрипеньем настольных часов моего деда. Каким-то образом я понял, что никто из них не видит того, что видел я.

Вдруг сидевший рядом со мной домовладелец, с шипением выдохнул сквозь зубы, и я понял, что он заметил нечто невидимое для меня. Скрипнул стол, и я ощутил, что инспектор наклонился вперед, вглядываясь во что-то. Домовладелец протянул ко мне руку во мраке, не сразу нащупав мою ладонь.

— Женщина! — шепнул он мне на ухо. — Там, над колодцем!

Я внимательно посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел, разве что фиолетовая тьма стала в том месте чуть тусклее.

Торопливо переведя взгляд на то место, где пряталось дитя, я увидел, что оно выглядывает из укрытия. Внезапно ребенок вскочил и бросился бежать по направлению к середине стола, казавшегося смутной тенью, закрывавшей от моего взгляда невидимый пол. Когда дитя пробежало под столом, стальные зубцы моих вил вдруг засветились неровным фиолетовым светом. Чуть в стороне, во мраке, обрисовались очертания других вил: инспектор приготовил их к бою. Не могло быть и тени сомнения в том, что он видел нечто. На столе металлические корпуса пяти фонарей вспыхнули тем же самым странным светом, и каждый из них окружило облачко полнейшей тьмы, сгустившееся там, где наши глаза видят естественный свет, сочившийся из узких щелей; и в этой полнейшей тьме металл каждого фонаря казался кошачьим глазом, сверкнувшим в полной черной шерсти корзине.

Оказавшись позади стола, дитя снова остановилось и замерло, слегка раскачиваясь на ногах, создавая этим впечатление того, что на самом деле оно легче пушинки одуванчика; причем в тот же самый момент другой части моего сознания казалось, что я вижу его сквозь толстое, хотя и невидимое стекло, и что ребенок этот находится под воздействием сил и условий, находящихся за пределами моего разумения.

Дитя вновь оглянулось, и взгляд мой обратился в ту же самую сторону, куда оно глядело. Я смотрел на другую сторону и видел свою клетку, ясно, до последней проволочки и узелка обрисованную светом; выше разливалась полоска мрака, а над нею тускло светился железный блок, привернутый мной к потолку.

Взгляд мой в смятении метался по подвалу; пол повсюду перечеркивали тонкие огненные линии; и я вдруг вспомнил фортепьянные струны, которые мы с домовладельцем недавно натянули. Однако больше ничего не было видно, только возле стола мерцали неясные сполохи, а на противоположной стороне его проступали тусклые очертания револьвера, по всей видимости, находившегося в кармане детектива. Помню, отметив это, я странным образом ощутил некоторое подсознательное удовлетворение. Неподалеку от меня на столе растекалась бесформенная лужица света; после короткого раздумья я понял, что вижу стальные детали моих часов.

Думая над такими пустяками, я несколько раз посмотрел на дитя, несколько раз обвел взором подвал, и отметил, что оно по-прежнему как бы прячется от кого-то. И вот внезапно ребенок пустился бежать и немедленно превратился в далекое и мелкое зернышко этой странной цветной тьмы.

Домовладелец негромко вскрикнул и дернулся, словно стараясь переместиться поближе ко мне и избежать соприкосновения с чем-то. Инспектор вдруг охнул, словно его внезапно окатили холодной водой. И тут фиолетовый свет разом погас, и я ощутил близость чего-то чудовищного и отвратительного.

В напряженном молчании тьма подвала казалась абсолютной, лишь фонари на столе испускали слабое свечение. А потом во тьме и безмолвии в колодце заплескала вода, словно бы нечто украдкой восставало из колодца, и вода капелью выдавала его движение. В тот же самый миг на меня вдруг дунуло мерзостью.

Выкрикнув предупреждение инспектору, я отпустил веревку. С громким плеском железная конструкция рухнула в воду, и напряженной рукой, преодолевая страх, я открыл затвор моего фонаря и направил его луч на клетку, крикнув остальным последовать моему примеру.

Когда свет выхватил из тьмы мое сооружение, я увидел, что оно возвышается над водой примерно на два фута, а внутри него находится нечто непонятное, однако знакомое. Я глядел, полагая, что вот-вот узнаю, что это такое, а когда вспыхнули все остальные фонари, понял, что вижу баранью ногу. Нога была зажата в мясистом кулаке, поднимавшемся из воды. Я стоял и в полнейшем недоумении ожидал, чем все это закончится. Однако через мгновение над водой появилось широкая бородатая физиономия, которую я уже готов был признать лицом давнего утопленника. Затем волосы в нижней части лица зашевелились, явив губы, которые в свой черед разошлись, сплюнули воду и закашлялись. Вынырнувшая другая рука стерла воду с тут же заморгавших глаз, обратившихся в сторону фонарей.