Ольга Морозова - Веер (сборник)

Роза невинно лежала на шёлке, источая сладковатый аромат. Но сейчас этот аромат показался Филиппу запахом смерти. Вне себя от ярости, он схватил нож и изрубил цветок на части. Устав, он сел на табурет и уронил голову на грудь.

— Какая же ты жестокая, Роза! Я не знал, что ты так ненавидишь меня… Господи! Я спас тебя от самого ужасного… ты бы сама себя ненавидела за свои морщины, за свою старость… а ты… так отомстить мне! Ты просто неблагодарная тварь!

Он выскочил на улицу и побежал в угол сада, где росла роза. В сарае за домом он нашёл грубые садовые перчатки и надел их.

Безобразным обрубком роза торчала из травы. Свежий срез не успел как следует затянуться. Филипп схватил обрубок рукой в перчатке и потянул на себя. Но тот крепко сидел в земле.

— Мерзкая тварь! Я уничтожу тебя до самого основания! Тебе мало было вечной жизни и вечной красоты, так ты решила уничтожить ту, которая тебе и в подмётки не годилась! У которой только и радости было, что я и забота обо мне! Жалкое ничтожество! — Он бормотал проклятия, и не заметил, как неизвестно откуда взявшаяся красно-чёрная змея, выползла из-за куста и обвила его обнажённую руку. Почувствовав прикосновение, он вздрогнул от неожиданности, и гадюка, находившаяся почти на уровне плеча, вытянулась, и молниеносным броском нанесла смертельный удар в шею… Филипп упал замертво, вырвав, падая, с корнем остатки розы …

Утром садовник, который приходил три раза в неделю ухаживать за садом, обнаружил труп хозяина лежащим в отдалённом углу сада и крепко сжимающим в руке в руке шипастый обрубок.

Филиппа и Луизу похоронили рядом. Трагедия наделала много шума, о ней долго судачили, но так как люди не склонны долго помнить о чужих проблемах, вскоре разговоры затихли, и всё забылось. Дом и картины ушли с молотка. Натюрморт с розой долго никто не хотел покупать, находя картину неинтересной и банальной, но потом одна весьма респектабельная художественная галерея приобрела её, сделав хорошую рекламу на том, что это последнее творение великого мастера.

Через определённое время на могиле Филиппа выросли две тёмно-красные розы, которые сначала росли отдельно, а потом, когда стебли стали такими длинными, что не могли удерживать себя в вертикальном положении, сплелись, образуя небольшой розовый куст. Каждую весну он распускался вновь, но на нём никогда не расцветало больше двух цветков. На могиле Луизы распустилась жёлтая роза, но красный куст вскоре стал таким пышным, что заслонил свет слабому цветку, и жёлтая роза засохла, и больше никогда не распускалась…

Пришелец

Мальчик смотрел в окно сквозь прозрачный тюль. Мать оставила его в комнате одного, по совету врачей: не выказывать беспокойства и предоставлять время от времени делать то, что он захочет. Хотя, конечно, в его положении это было просто смешно! Он и так делал только то, что захочет. Ему уже десять лет, но он ни разу не назвал её мамой. Все её жалкие попытки наладить контакт, оканчивались неудачей. Он закатывал жуткую истерику, и она отступала. Десять долгих лет никто не дал ей вразумительного совета, что делать. Она обошла великое множество врачей, но они в бессилии разводили руками: у вас очень тяжёлый случай! Но и отступить она не могла — он всё-таки сын, и это не в её правилах. Она очень боялась, что, лишённый присмотра, он выпадет из окна, но доктор убедил её оставить его на время в покое. Просто понаблюдать. Она слишком назойлива и нетерпелива. Это она-то нетерпелива?! Ей стало смешно даже сейчас. Если этот эскулап считает, что десять лет — очень маленький срок, пусть попробует сам. Но силы её были на исходе, и она решила попробовать. В конце концов, она совершенно ничего не добилась, таская его по врачам все эти годы, и, пожалуй, можно сделать некоторую паузу. Она понаблюдает. К тому же он не первый раз оставался один, и ничего не случалось. Она даже переехала в этот коттеджный посёлок, чтобы удобнее наблюдать, и вообще, чтобы сменить обстановку. Возможно, это пойдёт ему на пользу.

Он облюбовал комнату на втором этаже, и она не стала возражать. Теперь каждый раз, когда он хотел остаться один, он закатывал истерику, и она удалялась. У них установилось нечто вроде хрупкого равновесия. Когда он начинал хныкать и разбрасывать кубики, она молча вставала и покидала комнату. Ей удалось заметить, что истерики происходили примерно в одно и то же время. Обычно он строго следил, чтобы она закрыла за собой дверь, прежде чем заняться чем-то: он не хотел, чтобы она видела, чем, но однажды какой-то шум с улицы отвлёк его, и он отвернулся. Ей удалось на мгновение задержаться, и она успела заметить, что он подошёл к окну и молча встал возле.

Она не стала следить дальше, боясь, что он увидит, и ушла, решив, что на первый раз хватит. Когда она рассказывала об этом доктору, тот удовлетворённо кивал, и что-то записывал. Потом велел вести наблюдение дальше. Она ушла немного разочарованной, хотя и понимала, что того, что удалось узнать, ничтожно мало для прояснения картины болезни.

Мальчик стоял у окна минут десять, и начинал заметно нервничать. Лицо его исказилось, а веко начало подёргиваться, сигнализируя о начинающемся приступе. Но вдруг он улыбнулся и немного раздвинул тюль. Девочка лет восьми, с красным рюкзачком за плечами, бодро шагала по дорожке вдоль дома. Он наблюдал за ней. Казалось, она заметила взгляд, остановилась и подняла голову вверх. Он поспешно задёрнул тюль. Сердце его радостно забилось. Девочка постояла ещё немного, пристально всматриваясь в окна комнаты, но ничего не увидела, и продолжила путь. У девочки было ангельское личико с тонкими нежными чертами. Она производила впечатление болезненного ребёнка, поскольку была очень худенькой и небольшого роста. Когда она ушла, мальчик снова осторожно выглянул, и долго провожал её глазами, пока она не зашла к себе — девочка жила в соседнем коттедже.

И всё-таки кое-что доктор посоветовал. Он посоветовал закрыть окно в комнате сына на задвижку, чтобы мальчик не смог открыть. Лучше снаружи. Она пригласила плотника, и тот сделал задвижку с улицы. Её можно было открыть только с лестницы, приставленной к окну. Но он не закатывал истерик, значит, не пытался открывать окно. Доктор советовал набраться терпения и ждать, уверял, что, возможно, разгадка не за горами.

На этот раз он не спрятался за штору, когда девочка подняла голову. Поднимать голову возле его окна, похоже, стало у неё повседневной привычкой. К тому же она возвращалась из школы всегда одна. Он стойко встретил её взгляд, а она в ответ улыбнулась и помахала рукой. Он помахал в ответ. Девочка засмеялась. Он снова спрятался за штору.