Сергей Жилин - Душегуб

— Извинись!

Похоже, этот дед не шутит… Как странно…

— Не собираюсь, — глазом не моргнул, что очень позлило Тима.

— Да и пошёл ты! — махнул рукой уязвлённый до глубины души Сэм и пошёл на выход, держась за ушибленную губу.

Шериф активно заработал руками и оказался подле меня в мгновение ока. Страшный взгляд резанул по глазам:

— Ты, Винчи, не имеешь никакого права поднимать руку на полицейского! Уяснил?

— Он…

— Уяснил?! Ответы: «да» или «нет»!

— Да.

— Чудно! — одним движением рукой шериф развернул коляску на сто восемьдесят градусов и покатился к стойке. — Знаешь, так много людей требуют, чтобы тебя вздёрнули, что я, право слово, не знаю уже, как тебя выгораживать.

— Я и не прошу, — брякнул я себе под нос и телепортировался вслед за стариканом. — Они мне не ровня. Некого боятся.

— Меня побойся! Меня и бога!

Бога? Чумной еретик даже не понимает смысла собственных слов! Вера исчезла вскоре после Апокалипсиса. Священников как-то невзлюбили все, кто только способен невзлюбить: неунывающих служителей господа с раздражения стали расстреливать, лишь бы не орали на ухо про «покайтесь», «Господь простит детей своих», «вера выручит»…

Атеизм — единственное нынче отношение к церкви.

— Зачем пожаловал?

— Нужен список жертв Душегуба.

— Что? — недобро сверкнули глаза Тима из-под шляпы. — Решил перепроверить, всех ли отыскал?

— Просто дай мне список, Тим! — с каждым словом всё меньше хочется быть вежливым.

Шериф раскидал в стороны бумагу и достал небольшой листок. Затем демонстративно сложил и убрал в нагрудный карман рубашки, сцепив после этого руки на груди. Не будь он тем, кем является, уже лежал бы покалеченный.

— Что это значит?

— Скажем так, — инвалид провёл языком по зубам, — я понятия не имею, зачем тебе это нужно. Следовательно, могу ждать от тебя каких угодно фокусов, а я не люблю фокусы, Винчи. Объясни, что к чему, и если получится красиво, список может оказаться у тебя.

Морщины на моём лице должны собраться в причудливую сеть: так случается, когда я выхожу из себя. Тим, конечно, вес имеет солидный, однако, момента, когда можно перестать гнуть палку, не знает…

Со смачным грохотом мои руки опустились на стойку:

— Я хочу найти Душегуба, — внятно процедил я каждое слово.

— Многие хотят, однако им список ни к чему.

— В самом деле? Марк занимается делом, ведь так? И он что, даже не попытался увидеть связь между жертвами?

Лицо Тима с вызовом двинулось навстречу моему, спустя секунду листок бумаги лёг на стол передо мной.

— Не попытался. Потому что нет никакой связи.

— Посмотрим, — грубо огрызнулся я.

— Не занимался бы ерундой. Оставь это дело нам.

— Вам? Вы даже меня не можете за решётку посадить…

Обошли с Кейт почти всех, кто у меня на карандаше, проверили оружие — полный порядок, не докопаешься, разве что у охотников не разберёшь, разряжали они стволы в зверьё или ещё кого. Потом девушка ушла за Хароном, оставив мне самого колоритного подозреваемого на сольное разбирательство.

Гилберт Сози, он же Шальной, — главный дебошир в Гаваре, участник каждой драки в «Тёплых огнях», за ним порой наведываются лешие… боюсь представить, какие у него дела с лесными разбойниками. Шального хотели повесить сразу же после первого убийства, но улик не было. Их и сейчас нет, кроме крайне паршивой характеристики на громилу.

Дом номер три по улице Ильвеса, участок почти у самой реки. Во дворе навалены пустые ящики, растёт раскидистая вишня. Стучимся в дверь.

На пороге появился Гилберт: махина выше меня на полголовы при учёте, что я-то в карликах не хожу. Бритая голова так и светится на солнце, на лице застыла недоумённая гримаса:

— Марк? Чего пожаловал?

— Дела, Гилберт. Вчера был застрелен свидетель, видевший Душегуба — надо проверить всех, у кого есть огнестрельное оружие.

— Ты же знаешь, я на такое не пойду, — почувствовал себя крайне неловко Шальной. — Дать по лицу — запросто, но вот убить…

— Взглянуть на ствол я, всё же, должен.

Задумчиво почёсывая лысый затылок, здоровяк впустил меня и повёл за собой. В просторной комнате я первым делом приметил Синди с книжкой в руках — беременная жена Гилберта. Несмотря на дурной нрав и свирепый внешний вид, Шального женщины любят, буквально стоят в очередь.

Повезло вот Синди.

— Добрый день, Марк, — поприветствовала она белозубой улыбкой. — Как работа?

— Привет. Работа идёт бодро, к несчастью… Как малыш?

— Всё в порядке, спасибо. Мы вот с Гилбертом думаем, что будет девочка.

Не слишком довольный отец порылся в большом ящике, где должен лежать пистолет и патроны. Достал потрёпанную коробку синего цвета — неказистый тайничок.

— У меня же будет ребёнок скоро, — словно оправдываясь, промычал хозяин дома. — зачем бы я стал чужих убивать?

В коробке спрятан крупный ствол, чёрный, состояние не очень, но вполне рабочее. Первым делом я проверил гарь в стволе — чисто, хотя можно было элементарно почистить. Обойма не вставлена — лежит отдельно полная патронов.

Последние, к слову, необходимо пересчитать: девять в обойме, ещё пятнадцать рассыпаны в коробке. Всего двадцать четыре — именно столько у Шального было на момент предыдущей проверки, значит, за это время пострелять ему не доводилось.

Скорее всего…

— Всё в порядке, — кивнул я, занося соответствующие записи в журнал.

Гилберт даже расслабился, выдавил из грубого себя глуповатую улыбку. Никто не скажет точно, но, говорят, он начал меняться. Крупный синяк, впрочем, говорит об обратном.

— Что с глазом?

— Подрался позавчера в баре. Никого так особо не бил, сдерживался.

— Аж все руки в кровь разбил, — язвительно вставила Синди, скрываясь за книжкой.

— Да не разбивал я, — принялся оправдываться Шальной, а сам украдкой окинул взглядом костяшки, в самом деле покрытые свежими шрамами.

Ну, касательно этого — не мне его судить. Когда солнце светить перестанет, Гилберт по-прежнему будет напиваться в барах и бить людей по роже. Главное, что он, похоже, не имеет отношения к убийству Франтишека Палацки, а заодно и шестерых детей.

Пробуждаться пьяным и видеть перед собой гостей входит в привычку. Разодрал глаза под аккомпанемент тихо громыхающего содержимого моего сундука. Это вновь Кейт припёрлась возмущать моё хроническое затворничество. Пронаблюдал за брюнеткой пару минут, прежде чем она соизволила обернуться.

— Ты уже проснулся, — с сожалением захлопывает сундук, заполненный, в основном, мусором и пустыми бутылками. — Я пыталась тебя разбудить…