Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

– Не болтай глупостей, мастер Нотке! – прокаркал старик, откинувшись на подушки. – Эту Болезнь нельзя победить. Забирай свою награду и проваливай, пока она не схватила и тебя за глотку!

Художник опасливо приблизился, схватил шкатулку и бросился к дверям. На пути к выходу, в темном коридоре, он наткнулся на малыша Фрица. Того колотило от страха, и он едва мог говорить.

Едва мастер Нотке покинул комнату, советник Вайсгартен снова приподнялся на локте, уставился в темный угол и проговорил в страхе:

– Это ты, Господин? Ты пришел за мной?

Тьма в углу комнаты пошевелилась, как будто там и впрямь кто-то был. Из нее проступили длинные пряди белых как лен волос, белесые глаза, прозрачные и холодные, как талая вода.

Хотя, возможно, это была лишь игра света и тени или видение, возникшее в умирающем мозгу советника.

И там же, в мозгу старика, зазвучал тихий, холодный голос:

– Ты думаешь, что перехитрил меня? Думаешь, что выиграл наш маленький спор?

– Разве я могу быть так самонадеян, Господин! – робко, но с крупицей надежды в голосе отозвался советник.

– Можешь, можешь! – прозвучал тихий голос. – Люди самонадеянны, и это губит их вернее любой болезни, быстрее любого греха! Ты возомнил, что можешь перехитрить меня… меня, отца лжи, создателя хитрости! И ты действительно перехитрил меня… почти перехитрил!

Ты почти перехитрил меня, поскольку картина, которую ты заказал мастеру Нотке, оказалась не на моей стороне крепостного рва. Хотя она и живописует смерть – она в то же время воспевает и красоту жизни. А значит – служит жизни, а не смерти.

Ты почти перехитрил меня, отдав в мои руки этого мастера, этого художника. Ты думал, что сможешь расплатиться им по своим собственным счетам.

Советник затих, вглядываясь в темноту, ожидая продолжения.

– Одно только ты не принял в расчет, старик! Ты хотел перехитрить меня, но хитрость – это моя игра, мое оружие. В эту игру никто не играет лучше меня. Тот человек, кому ты отдал перстень, – художник, а это значит, что он может устоять там, где другой погибнет. Но так или иначе его игра еще не закончена. А для тебя, старик, все закончится уже сегодня… уже сейчас…

Тьма в углу комнаты еще больше сгустилась, она заколыхалась, заклубилась, как туман над морем, заполнила всю комнату и поглотила советника Вайсгартена, поглотила его без остатка…

Старыгин вернулся домой немного раньше, чем рассчитывал.

Тем не менее кот Василий уже ждал его в дверях, подняв хвост трубой и распушив усы.

При виде хозяина он возмущенно мяукнул.

Дмитрий Алексеевич так давно общался со своим котом, что прекрасно научился понимать его «речь». Иногда он даже подумывал, что при заполнении всевозможных анкет в графе «Какими языками владеете», кроме итальянского, английского и латыни, ему следует называть также кошачий.

Так вот, это возмущенное «мяу» следовало понимать так:

«Где это тебя опять носило? Ты что – забыл, что дома тебя ждет голодный, несчастный и одинокий кот? Да после того, как ты оставил меня у чужих людей чуть не на неделю, ты должен прибегать домой с полдня или вообще взять отпуск за свой счет, чтобы искупить свое бесчеловечное обращение!»

Вот как много смысла содержит в себе короткое кошачье высказывание!

– Во-первых, не на неделю, а всего на четыре дня, – начал оправдываться Старыгин. – И оставил я тебя вовсе не у чужих людей, а у соседки, которую ты прекрасно знаешь и которая к тебе замечательно относится… Во-вторых, я отлично знаю, что до моего прихода ты спокойно спал на кресле возле батареи, у тебя и сейчас морда заспанная. И, наконец, почему я вообще должен перед тобой оправдываться? Кто вообще в доме хозяин?

На это Василий только фыркнул: он-то прекрасно знал, что хозяин в доме – именно он. Но разубеждать Старыгина не стал, а просто развернулся и неторопливой уверенной походкой направился на кухню, прямиком к холодильнику.

Старыгин вздохнул и пошел следом за котом, чтобы накормить рыжего нахала.

Когда кот был накормлен и в знак примирения ласково потерся о хозяйские брюки, Дмитрий Алексеевич спохватился, что скоро к нему должна приехать за своими вещами та неприятная женщина, с которой он познакомился в таллиннском автобусе. Неприятная – это еще мягко сказано, после сегодняшнего скандала он назвал бы ее вздорной, склочной бабой.

Он вытащил из-под вешалки дорожную сумку и с удивлением уставился на нее.

Да не может быть, чтобы он перепутал багаж! Это его сумка – черная, с красной полосой и какой-то надписью на кармане…

Чтобы окончательно убедиться, он потянул «молнию»…

Сумка приоткрылась, как огромный усмехающийся рот, и Старыгин увидел туфли.

Туфли были очень красивые – узкие темно-красные лодочки на высоком тонком каблуке. Чудная изящная форма, грациозный вырез, высокий подъем. Внутри было видно название известной итальянской фирмы.

Старыгин смутился.

Во-первых, он убедился, что Агриппина совершенно права – он-таки перепутал сумки.

Во-вторых, эти туфли совершенно не вписывались в образ его случайной, малоприятной соседки. Он вспомнил ее небрежно уложенные волосы, морщинки возле глаз, тусклую, запущенную кожу, неухоженные руки с коротко остриженными ногтями… нет, эти туфли никак с ней не сочетались!

Правда, она что-то говорила про вечеринку в дорогом ресторане, на которую ее пригласили эстонские коллеги… Платье и палантин она взяла напрокат, но туфли – предмет индивидуальный, их напрокат не возьмешь, вот ей и пришлось их купить…

Это, конечно, объясняло присутствие в сумке Агриппины такой изящной обуви, но все же несколько меняло представление о ней Дмитрия Алексеевича. Он должен был признать, что женщина, выбравшая такие красивые туфли, обладает вкусом и не совсем безнадежна. Кроме того, ей не чуждо что-то романтическое… Хотя… этот ее внешний вид, грубоватые повадки, жесткий взгляд… Нет, с такой женщиной у него явно не может быть ничего общего.

В этот момент в дверь позвонили.

Старыгин торопливо застегнул «молнию». У него возникло чувство, будто его застали за каким-то постыдным занятием, как будто он подглядывал за Агриппиной…

Он выпрямился и пошел открывать.

Проходя мимо зеркала в прихожей, невольно бросил в него взгляд и увидел свое лицо – смущенное, с красными пятнами на щеках… кажется, он давно уже разучился краснеть!

Да что же это, что он, мальчишка, что ли? Нет, определенно, вся эта таллиннская история выбила его из колеи!

Василий успел его обогнать и уже стоял перед дверью, с интересом принюхиваясь.