Марьяна Романова - Мертвые из Верхнего Лога

— Да знаю, конечно… — Шиза поморщился, как от зубной боли. — Да только сила у наших корешков не та.

— Скажешь тоже! Да еще и помочь себе можно, если правильно дышать. Про чакры когда-нибудь слышал?

Молодые люди изумленно уставились на собеседника, а потом с хохотком переглянулись.

— Вот это правильный дядя! — восхитился Шиза. — Дядя, что же ты сразу не сказал, что ты такой правильный? Наш человек!

Спустя неделю все четверо были готовы коленопреклоненно ему молиться, и если бы Хунсаг приказал им облить себя бензином и закурить, они бы так и сделали, без колебаний. Они были Алисами, а Хунсаг — бездонной кроличьей норой. Он щедро открыл для них миры, на существование которых хиппи надеялись, не до конца в них веря. Готовил для них отвар, выпив который ребята всю ночь видели ярчайшие галлюцинации, общаясь с богами: рогатая Хатхор тянула к ним малахитовые руки, обнаженная же прекрасная Афродита, смеясь, говорила, что она — тоже богиня Хатхор, потому что богов гораздо меньше, чем придуманных людьми их воплощений; суровая Мафдет мурлыкала у них на коленях и позволяла почесать себя за ушком; грустный Люцифер убеждал, что тот, чье имя переводится как «несущий свет», не может быть воплощением мирового зла, потому что ни зла, ни добра не существует в чистом виде, а он — просто диссидент, такой же, как сами ребята, сатанинские же рога всегда воспринимались язычниками символами плодородия, ведь росли и на голове египетского Хнума, по легенде создавшего мир на гончарном круге, и греческого Пана, который играл на свирели прекрасным нимфам.

О дурацких джинсах никто не вспоминал. Более того — все четверо сожгли уже имевшиеся у них джинсы на разведенном Хунсагом ритуальном костре. Одежда должна быть свободной и простой, волосы — всегда чистыми, ноги — босыми. Новообращенные послушно выполняли все, что говорил Хунсаг, и, пожалуй, были самыми веселыми и преданными его учениками за все прошедшие годы. Они искренне стремились к просветлению и верили, что их миссия — стать во главе новой расы интеллектуальных, духовных и мирных людей.

Спустя полгода один из них, Шиза, не выдержал психической нагрузки и умер во сне. Его похоронили в лесу. К тому времени девушка, Евгения, уже была беременна. У нее родилась двойня.

Они были первыми людьми, жившими в поселении Хунсага, его первыми Галатеями. Но к концу века никого из них, включая родившихся близнецов, не осталось в живых.

Глава 6

Ангелину разбудил странный шум. Как будто бы что-то упало в сенях.

«Возможно, крысы», — подумала она, но сердце не желало успокаиваться, отбивало в горле хаотичный клокочущий ритм.

Монотонно скрипели цикады. За несколько недель, проведенных ею в Верхнем Логе, Ангелина научилась различать их по голосам. Цикада, жившая между рассохшимися бревнами за печью, скрипела басовито, как будто бы вздыхала. Ангелина шутила (сама с собою), что это Том Уэйтс мира насекомых. Очарованный, усталый и старый, все уже было, ничем нельзя удивить, будущее настолько короче прошлого, что это давно не пугает, а даже как будто дает надежду, которую невозможно сформулировать земным языком. И вот сидит он на сухом и теплом бревне и каждую ночь заводит хриплые блюзы. Цикады, обитавшие в траве под окном ее спальни, были, напротив, нагловато-напористыми. В их стрекоте не было ни мелодики, ни драмы, зато он не прекращался ни на минуту и был очень громким.

Пение цикад обычно успокаивало и усыпляло, но сейчас за мерным стрекотом Ангелина не могла различить другие звуки — те, которые доносились из кухни и так напугали ее. Она напряженно прислушивалась к темноте, но скрип цикад был как будто плотным занавесом, за которым проглядывают смутные тени, даже не понять, созданные ли воображением или существующие на самом деле. В какой-то момент женщина почти поверила, что все это нервы, подступающая депрессия, темная и ледяная, как зимнее море, в котором электрической медузой плавает предменструальный синдром. Лина отвернулась к стене, уткнулась носом в пыльный старый гобелен, который умиротворяюще пах деревом и плесенью, но вдруг ее все еще напряженный слух различил новый звук, заставивший подскочить на кровати. Она бы и подумать раньше не могла, что умеет перемещаться в пространстве с такой кошачьей резкостью, но в тот момент ею руководил инстинкт, а не логика.

Чьи-то шаги. Неуверенные, шаркающие, совсем тихие, как будто незнакомец обут в войлочные тапочки. Ангелина затаила дыхание, прислушиваясь. Но ни концерт цикад, ни собственное сбившееся дыхание, ни даже живость воображения, которой она всегда гордилась, больше не могли стать достойным объяснением происходящего. В ее кухне точно кто-то находился. И вел себя весьма странно. В его движениях не было ни торопливой истеричности грабителя, ни куражной удали деревенского пьяницы, проникшего в чужой дом, чтобы смеха ради напугать жильцов. Нет, этот «кто-то» как будто бы просто шел вперед, медленно, но уверенно. Шаги его приближались.

Кухня примыкала к сеням, в которых не было ни одного окна. Ангелина помнила: там повсюду — на полу, на табуретках, на старом ящике из-под бананов — стоят трехлитровые банки с соленьями. Артистический размах и врожденный перфекционизм художницы заставили ее окунуться в деревенские будни с головой. По утрам она босиком ходила по огороду, по прохладной черной земле, иногда останавливалась, точным движением выдергивала из земли морковку, обтирала ее фартуком и тут же съедала, чувствуя себя чуть ли не Маугли. С хозяйкой дома имелась договоренность: дачники имеют право съесть хоть весь урожай. И это было справедливо, потому что за дом с них содрали втридорога (у местных жителей слова «москвич» и «богач» почитались за синонимы). Ангелина решила сделать запасы. Варила варенье из райских яблочек, засолила крошечные патиссоны, огурчики, помидоры, грибы. Домашние заботы умиротворяли и как будто роднили ее с природой.

Сейчас, прислушиваясь к осторожным чужим шагам, женщина вдруг подумала: там же тьма кромешная, почему проникший в избу человек не задевает банки ногой или рукой? Она сама не рискнула бы пойти туда без фонаря — обязательно что-нибудь опрокинула бы. Неужели чужак настолько хорошо видит в густой темноте?

Как рысь или волк…

Ангелина поежилась. И вспомнила: в одном из ящиков прикроватной тумбочки лежат огромные портновские ножницы. Бесшумно отодвинув ящик, нащупала их рукой. Атаковать она не собиралась — а вдруг и правда вор в дом забрался? А рисковать жизнью из-за электрического чайника или на что он там мог позариться — не стоит. Но и ждать с овечьей покорностью — не в ее характере. Тихонько проскользнув в крошечную каморку за печью, она притаилась там. Маленькое пространство создавало иллюзию безопасности — по крайней мере, к ней никто не мог подкрасться со спины. А ножницы держала наготове, как кинжал. Они были старыми, затупившимися, со следами ржавчины на лезвиях, но в крайнем случае, если рука ее будет твердой, и такое оружие может спасти ей жизнь.