Стивен Кинг - Кладбище домашних животных

«Но вас тут нет, леди», — подумал Луис с некоторым удовлетворением и откусил кусок. Вкус показался ему восхитительным. «Мудрец Конфуций сказал: кто пахнет, как свинья, тот ест, как волк», — подумал он и улыбнулся. Он запил бутерброд молоком прямо из пакета — еще одна привычка, которой Рэчел не выносила, — и потом поднялся наверх, разделся и рухнул на кровать, даже не почистив зубы. Все его боли слились в одну сплошную ноющую боль, которая даже как-то успокаивала.

Часы были на месте, и он посмотрел на них. Десять минут девятого. Просто невероятно.

Луис потушил свет, повернулся на бок и уснул.

Он встал в три утра и пошел в ванную. Он мочился, щурясь от яркого света, когда внезапно в голову ему пришла мысль, заставившая его проснуться совсем.

Вечером Джуд сказал ему, что его пес умер, когда ему было десять лет — умер после того, как напоролся на проволоку. Но летом, когда они все вместе ходили на Кладбище домашних животных, Джуд говорил, что пес умер уже старым и похоронен там — он даже указал место, хотя надпись за годы стерлась.

Луис вышел из ванной, потушил свет и вернулся в постель. Что-то здесь было не так — и через миг он понял это. Джуд был ровесником века, и тогда на Кладбище говорил, что его пес умер в первый год Великой войны. То есть, ему тогда должно было быть четырнадцать. Или даже семнадцать — если он подразумевал год, когда Америка вступила в войну.

Но вечером он сказал, что Спот умер, когда ему, Джуду, было десять.

«Ладно, он же старик, они часто путают даты, — подумал он. — Он сам говорил, что иногда забывает совсем простые вещи. Хотя для своих лет он чертовски хорошо соображает… и помнит. Но ничего странного, если старик забыл, когда умерла его собака. Или при каких обстоятельствах. Не обращай внимания, Луис».

Но он долго не мог уснуть; он лежал в пустом доме, прислушиваясь к завываниям ветра.

Он так и не помнил, когда он заснул; во всяком случае, очевидно, он уже спал, когда ему показалось, что скрипнула входная дверь, и затем послышался медленный скрип ступенек. Он подумал: «Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня, что сделано, то сделано, и мертвые мертвы», — и шаги стихли.

И хотя в этом году случилось еще много невероятных вещей, Луису никогда больше, ни во сне, ни наяву, не являлся призрак Виктора Паскоу.

23

Он проснулся утром в девять. За окном сияло солнце. Звонил телефон. Луис схватил трубку.

— Алло?

— Привет, — сказала Рэчел. — Ты что, спал?

— Ты меня разбудила, свинья, — сказал он, улыбаясь.

— Ох, какие выражения! В таком случае, ты старый облезлый хряк. Я тебе звонила весь вечер. Опять сидел у Джуда?

Он колебался не больше секунды.

— Да, — сказал он. — Пили пиво. Норма устроила праздничный ужин. Я хотел тебе позвонить, но… ты знаешь.

Они поболтали немного. Рэчел рассказала семейные новости, которые слабо интересовали Луиса, хотя он почувствовал некоторое удовлетворение от известия, что лысина у ее отца начала быстро расти.

— Хочешь поговорить с Гэджем? — спросила Рэчел.

Луис улыбнулся.

— Да, конечно. Только не давай ему ронять телефон, как в прошлый раз.

На другом конце послышалась возня. Он услышал, как Рэчел учит ребенка говорить «Привет, папа».

Наконец, Гэдж соизволил сказать:

— Привет, па.

— Привет, Гэдж, — сказал Луис. — Как у тебя дела? Как живешь? Ты еще не разбил дедушкин телефон? Ничего, надеюсь, скоро ты до него доберешься.

Гэдж радостно что-то пробормотал, перемежая лепет всеми известными ему словами — «мама», «Элли», «деда», «баба», «бибика» и «кака».

Наконец Рэчел забрала у него трубку, и Луис почувствовал облегчение — он очень любил сына, но разговаривать по телефону с ребенком, которому не исполнилось и двух лет — все равно, что играть в криббидж с лунатиком.

— Как там у тебя? — спросила Рэчел.

— Все в порядке, — сказал Луис, не колеблясь; он уже переступил черту, когда Рэчел спросила его, где он был, и он солгал, что сидел у Джуда. В уме его внезапно всплыли слова Джуда: «Земля тверже человеческого сердца». — Немного скучаю, ты же знаешь.

— Ты же говорил, что обожаешь спокойствие?

— Ну да, но через сутки это уже надоедает.

— Дай мне папу! — голос Элли сзади.

— Луис? Тут Элли.

— Ладно, давай ее сюда.

Он говорил с Элли минут пять. Она рассказывала о кукле, которую ей подарила бабушка, и о том, как они с дедушкой ездили на скотный двор («Папа, там так воняет», — сказала Элли, и Луис подумал: «Твой дедушка воняет ничуть не меньше, малышка»), и о том, как она помогала печь хлеб, и как Гэдж убежал от мамы и описался прямо под дверью дедушкиного кабинета («Ай да Гэдж!» — подумал Луис, усмехаясь).

Он уже подумал, что гроза миновала — по крайней мере, этим утром, — и собирался попросить ее передать трубку маме, когда она спросила:

— А как там Черч, папа? Он меня не забыл?

Усмешка сползла с лица Луиса, но он сразу же ответил:

— С ним все в порядке. Я вечером скормил ему целый кусок мяса и пошел спать. Сегодня еще не видел, я ведь только что встал.

«Эх, парень, из тебя бы вышел чудесный убийца, самый хладнокровный. Доктор Крид, когда вы в последний раз видели жертву? Он заходил поужинать. Съел целый кусок мяса. С тех пор я его не видел».

— Ну ладно, поцелуй его за меня.

— Фу, сама целуйся с ним, — сказал он, и Элли засмеялась.

— Хочешь еще поговорить с мамой?

— Да, конечно.

Они поговорили с Рэчел еще пару минут; вопрос о Черче на время был снят. Они попрощались, и Луис повесил трубку.

— Вот так, — сказал он пустой комнате, и может быть, хуже всего было то, что он совсем не чувствовал вины.

24

В полдесятого позвонил Стив Мастертон и спросил, не хочет ли Луис приехать и сыграть в теннис — в лазарете ни души, жизнерадостно сообщил он, и они могут играть хоть целый день.

Луис мог понять его радость — каникулы продлятся еще два дня, — но ему было не до игры, и он сказал Стиву, что собирается писать статью для медицинского журнала.

— Ты уверен? Знаешь, что случилось с Джеком? Работал-работал — и, наконец, спятил.

— Перезвони попозже, — сказал Луис. — Может, и приеду.

Стив обещал позвонить. Луис лгал только наполовину; он действительно собирался писать статью, но отказал Стиву главным образом из-за того, что у него все болело. Он обнаружил это, как только закончил говорить с Рэчел и отправился в ванную. Мускулы спины поскрипывали, плечи ныли от тяжести проклятого пакета, а сухожилия ног дрожали, как перетянутые гитарные струны.