Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1

— В общем, — серым, бесцветным голосом продолжила Наама, — если дать слабину… если нарушить закон… то можно угодить в нганга прямо отсюда, из ваших северных краев. Высшие силы не брезгуют людским чародейством, когда плетутся заговоры. Как люди не брезгуют нашими интриганами, порабощая слабых. Цапфуэль, конечно, не поместится ни в каком котле. Он слишком силен. А вот я… За мной, оказывается, шла охота. Чтоб ты осталась без защиты и не смогла навредить Мурмур.

— Слушай, а оно мужчина или женщина? — некстати поинтересовалась Катя. — Мурмур эта… или этот?

— Оно дух. Бес-плот-ный дух, — хихикнула кошка. — Нет у него ни пола, ни местоимения.

Бесплотный и бездомный, подумала Катерина. Ни места, ни имения, ни пола, ни крыши над головой. А из мебели — одно только зеркало. В которое, наверное, я запущу Глазом Питао-Шоо, дайте срок. Камень порчи обрушится на волшебное стекло с силой трех богов народа сапотеков. И некому станет учить людей колдовству. Исчезнут шаманы и знахари, бокоры и унганы, ясновидящие и целители. Те немногие, которые действительно что-то могут. Останутся шарлатаны и имперсонаторы, обещающие привороты на любовь и наговоры на деньги, мелкие и крупные жулики, изображающие глубокий транс и выход в астрал… Так оно и будет когда-нибудь. По моей вине. Черт бы тебя побрал, Катя.

— Та-ак, — произнесла Катерина, вспоминая, как угрожающе звучало это слово из уст мамы и бабушки: «Та-а-а-ак!» Слово звенело осой, гудело вечевым колоколом, пророчило беду. — И ты продолжаешь отрицать, что вас пытались убить? Тебя они хотели засунуть в нганга, Цапфуэля — сбить с пути истинного… А с ним бы что сделали за шаг вправо-шаг влево? По-моему, типичное покушение на убийство.

— Да что ты заладила: «убить, убить», — недовольно буркнула Наама. — Человеческий страх смерти — вот настоящие шоры! Пойми ты наконец: смерть всего лишь переход в иное состояние тела. Те-ла. И в другое состояние ума. Более примитивное. С полной потерей памяти. Ну и что? Вполне поправимый ущерб! И если вдуматься, то не ущерб вовсе, а… очистка диска. Для следующей жизни, в которой вы, люди, опять ничему не учитесь! — Демон запрыгнул на стул и уселся с видом директрисы, отчитывающей второгодника. — Смерть отнимает у человека все потому, что человек понятия не имеет, в чем его «все» заключается. Людям кажется: их сущность есть воспоминание о паре тысяч спариваний и паре сотен пьянок. Или наоборот — о паре сотен спариваний и паре тысяч пьянок. И вдобавок кучка имен, которыми можно щегольнуть в разговоре, умение мелко резать лук, водить машину, принимать роды и поливать огурцы.

Катерина покачала головой. Не стоит спорить с демоном — даже из чувства общечеловеческой солидарности. Во-первых, все на плите выкипит и подгорит, во-вторых, вряд ли тощий кошель воспоминаний и навыков — достойная оплата пройденного пути. Должно быть что-то еще. Непременно должно быть что-то еще.

Всплыло в памяти лицо долгожительницы из южной деревушки — безымянное и бесстрастное; равнодушные ответы на вопросы о пережитых войнах, революциях, эпохах, империях — нет, мы люди простые, я всю жизнь готовила-стирала-за курями ходила, газеты читать да телевизор смотреть было некогда… Телевизор! Неужто это жизнь — параллельно эпохе ходить за курями, стирать подштанники и кашу варить?

А Наама тем временем все живописала и живописала участь хуже смерти:

— Зато если тебя во всей твоей мощи, со всеми твоими дарованиями, запихать в общую камеру, где мучаются голодные дети, издыхают немощные старцы, откуда не будет тебе исхода сотни лет… Нет, смерть милосердней, намного милосердней, понимаешь ты, человек?

— Я понимаю.

Кошка осеклась и взглянула на Катю с изумлением. Видимо, ощутила: понимает. Но до чего же прочно сидит заноза страха! Въелась в сознание, вросла. Ноет, а не выходит. И не верится, что жизнь может быть хуже смерти, что смерть — дело поправимое, вроде форматирования диска, надо только понять, что именно смерть форматирует и для чего. Тогда, может, и поймешь, участвуешь ты в собственной жизни, идешь по своей дороге или тебя ВЕДУТ.

Эллегва уверял Кэт, что та благодаря ему оставила Нью-Провиденс, повидала мир, жила свободной и умерла молодой. Врал, наверняка врал древний гаер. Кэт бежала не туда, куда ее тянуло, а туда, куда ее загоняли — слепо, беспамятно, словно зверя на флажки. Чуяла, что лучше забиться в чащобу, но позади разверзся ад: трубили рога и неслась по ветру нестерпимая, страшная вонь охотничьей своры. Непохоже на сладкую вольницу, господин хороший Эшу Эллегва. Хотя девчонку с насиженного места вы сорвали, не спорю. А меня не сорвете. И не подкидывайте мне больше соблазнов, видений карибской синевы и хлещущего на ветру Веселого Роджера. Я вижу ваши обманы насквозь, потому что и сама обманщица не из последних.

Больше я не стану убегать, оставаясь на месте, точно трусливый дуэлянт. Я сделаю шаг по предназначенной мне дороге. И прощу вам мою смерть в петле под запах тубероз, Эллегва, Наама, всем вам, дышащим мне в затылок. А взамен потребую честности. Или это слишком много для закоренелых многовековых вралей?

— Хм, — с сомнением произнесла кошка. — Так ты будешь слушать, что со мной и Цапфуэлем случилось, или предпочтешь с владыкой перекрестков доругаться? Кстати, он тебя не слышит. И задаром не явится. Выпей, покури, холодца из хвостов наготовь — тогда и пригласишь.

— А на гуляш он нипочем не придет? — усмехнулась Катерина. — Именно холодец и именно из хвостов?

— Да, — Наама кивнула со значительным видом. — Позвоночник и хвост, дорога, идущая через все тело — излюбленная пища Эллегвы. И его темной стороны — Эшу Транка Руас, закрывающего пути.

— Того самого?

Кошка прикрыла глаза. И вдруг тоскливо вздохнула:

— До чего же вы, люди, ангелов довели! Каким подлостям научили… Несмышленышами расплачиваться, своих подставлять, чужими руками жар загребать, перед высшими силами выслуживаться, взятки борзыми щенками давать. Ничего этого они не умели, поверь. А поглядели на людей — и научились. Теперь друг с другом воюют по вашим правилам. То есть вообще без правил. Когда ангелы молодых духов на нас натравили, я подумала: все, конец. И хорошо. Пусть они меня разорвут, живьем изжарят — мне не впервой. Умру. Лишь бы не видеть, как стихийные духи в Дикую Охоту превращаются. И тогда ангел луны обнажил меч за нас обоих.

— Цапфуэль бился… за тебя? — замерла Катя.

— Никто от него такого не ждал! — махнула лапой кошка. — Ни ангелы небес, ни ангелы ада. Не может ангел пойти против собственной природы. Не мог. До сих пор. И все-таки пошел. Увидал, как Харут и Марут молча на искушение человека смотрят — и пошел.