Михаил Анохин - Проклятая повесть

– Вот ведь как бывает, – думал Насонов, – работает с тобой рядом человек, такой… такой… – он не мог найти точное слово, и мысль его, вильнув, перешла на другое:

– Не знаем мы, не знаем своих кадров, все на бегу, на лету, в спешке.

И вдруг не с того ни с сего всплыли строчки из школьного Маяковского: «Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова…»

Весь день он провел в расслабленном состоянии и был необычайно добр и предупредителен. Даже разговаривая с Натальей Петровной по поводу Адамова, он сдержал себя, слушая её резкие суждения об этом «субчике с длинным языком, выдумывающим невесть что».

Адамов, как и было обещано, получил расчет через день. Деньги ему принесла кассир Лидочка и осталась пить чай у Адамова.

Муж Лидочки, Валя Тарасов был редактором местной коммерческо-рекламной газеты – «Все для вас», и эта газета не в пример «старушке» – «Шахтерки», была зубаста и в меру криклива.

– Валечка напечатал ужасную историю, – тараторила Лида в перерывах между печеньем и чаем. – Вы, наверное, слышали? В городе все об этом говорят. Я имею ввиду самоубийство тележурналиста Юрия Михайловича Плоткина в начале весны.

– Нет, Лида, не слышал. Я нынче почти не читаю газет и не смотрю телевизор.

– Так вот, Валечка раскопал, что меньше чем за сутки до самоубийства на квартире Плоткина побывал… – она сделала загадочное лицо. – Кто бы вы думали?

– Колдун, наверное. – наобум брякнул Адамов.

– Правильно! Как вы догадались? – в голосе Лиды было разочарование.

Адамов пожал плечами, потому что не догадывался, а сказал первое, что пришло на ум.

– Вы его знаете? – спросила Лида.

– Кого? – изумился Адамов.

– Ну, колдуна этого?

– Да откуда?! Помилуй!

– Так вот – это был некто Лялькин Геннадий Петрович! – торжествующе сказала Лида, словно все, исключительно все в городе знают или должны знать Лялькина.

– И что же? – осторожно осведомился Адамов пододвигая блюдце с медом поближе к Лиде.

– А ничего. Валечка сказал, что ни чего доказать нельзя. К тому же Плоткин, в тот вечер, перед тем как повеситься, разругался с женой. Но Валечка недвусмысленно намекает на то, что в городе слишком много развелось колдунов, ведьм… Вы себе представить не можете! – воскликнула с жаром Лида. – Подумать только: в нашей городской библиотеке существует кружок ведьм! Каково? – и перешла на шепот: – Сам Анатолий Гаран прибегает к услугам этого Лялькина.

Лида закатила глаза, выражая тем самым крайнюю степень своего потрясения этим фактом.

Адамов растерялся, потому что не имел к этим вопросам никакого отношения. К тому же пережитое им, само по себе ставило массу вопросов на которые у него не было ответа. Молчание Адамова Лида восприняла как согласие с её возмущением относительно колдунов и ведьм и продолжала:

– Валечка пошел дальше: он сделал предположение, что нашим городом давно уже управляют сатанисты разного покроя и фасона, – тут она явно процитировала обожаемого её мужа.

Расставаясь, Лида пообещала поговорить с Валечкой и он, возможно примет на работу в редакцию Семена.

– Помилуй, Лида, – хмыкнул Адамов подавая ей сумочку, – какой из меня корреспондент-журналист?

– Нет, нет! Валечка из любого сделает журналиста. Вы только захотите! Он у меня университет и институт в одном лице! Он и этому журналисту предлагал у себя поработать.

– Какому?

– Как? Вы и этого не знаете?! Ну, это уж совсем!

Опустим рассказ Зиночки. Эту историю я расскажу подробнее в очередном предисловии к заключительной главе «Проклятой повести», потому что этот рассказ касался меня, лично.

Журналистом Адамов не стал, хотя ему звонил редактор газеты. Не воспользовался Семен и визиткой своего бывшего шефа, поскольку в средине ноября к нему пришел тесть, в крайне удрученном состоянии. За стаканом чая, он поведал Адамову, что у Зинаиды Фоминичны, то есть у его тещи, обнаружили рак желудка с обширными метастазами.

– Удивились, как же она жила с болями в желудке, – рассказывал тесть. – А мне кажется, не было у неё никакого рака-срака до гибели Маруси. Переживала она очень, вот и рак гребаный приключился.

– И что теперь? – спросил Семен, чувствуя какой-то спазм в горле.

– А теперь, говорят: везите больную в Томск. Ближнее дело! Там, говорят, специальная больница, где раковых больных облучают. – он отодвинул от себя недопитый стакан и, уставясь в пол, изрек: «Верно говорят, пришла беда отворяй ворота».

Спазм в горле Адамова нарастал, и неожиданно для себя, а уж тем более для тестя, Сергей заплакал.

Адамов не отличался до этого сентиментальностью и в отношениях с родителями жены был ровен и даже холоден. Тесть недоуменно смотрел на плачущего зятя и не знал, куда себя подевать. Жалость огромная, все поглощающая, захватила Сергея и утопила в себе. Все в ней было неразрывно: горечь от гибели сына, жены и собственная неприкаянная жизнь – и вот эхо той трагедии, настигшая мать. Слезы текли обильно, как в детстве. Тесть сидел, сидел и тоже захлюпал носом.

Эта была посвоему поразительная картина: двое молча плачущих мужиков, совершенно трезвых, за столом.

Сквозь клубок безысходного горя к сознанию Адамова пробивалось нечто бесформенное, бессловесное, интуитивное. Пробилось оно уверенностью в том, что он способен вылечить Заинаиду Фоминичну – нужно только сильно-сильно захотеть, так сильно и искренне, как он сейчас плачет.

Эта уверенность пришла и стала собой заполнять все сознание и вытеснила из Адамова горестное отчаяние. Слезы перестали течь, и спазм в горле ушел вниз, укатился куда-то в желудок. Созревало решение, и оно, это решение, вылилось в слова.

– Пусть мама придет ко мне завтра утром, – попросил Адамов, не понимая толком, почему завтра и почему утром.

Он сказал «мама», хотя раньше называл свою тещу по имени-отчеству, что тоже не осталось незамеченным тестем. Тесть не стал ничего переспрашивать и уточнять: видно, и в нем произошло, нечто лишившее всякого смысла и желания что-либо уточнять.

Адамов спал в эту ночь плохо, если вообще спал. Встал в шестом часу от яркого сноведения, – настолько реального, словно Адамов и на самом деле вернулся в больницу, в общую палату. Хотя он совершенно забыл этот эпизод из своей больничной жизни, совершенно!

Когда его перевели в общую палату и санитарки ушли, Адамов сел на кровати и сказал:

– Мир вам и здоровья.

Не получив ответа, он продолжил:

– Новый анекдот слышали? «Приходит жук к муравью…»

– Слушай ты, болтун, не вижу тебя. Заткнулся бы а? – Голос был злобный с надрывом.

– Сам заткнись, ноешь и ноешь. Душу уже вымотал и врачам и санитаркам. Рассказывай, мужик! – откликнулся пациент с соседней кровати.