Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки

Поднять головы и выглянуть из гроба наружу я все еще не мог, но услышал, что мужчина передвигается направо. Остановившись, он возобновил свой заунывный речитатив, на сей раз обращаясь скорее всего к Нурии. Впрочем, продолжалась вся эта церемония недолго. Дождавшись ее окончания, кто-то из спутников, то ли помощников этого мужчины, подошел ко мне и сделал укол. Я едва успел сообразить, что происходит. Будто сквозь туман я вновь увидел человека в мантии. Он смотрел на меня с выражением, в котором угадывалось сочувствие.

По мере того как я погружался в сон, облик его утрачивал очертания, морщины становились все глубже, и в конце концов лицо начало походить на свежее вспаханное поле, покрытое огромными цветами, похожими на маки необыкновенных размеров, мощно пробивающиеся сквозь почву. Слышно было, как дышит земля, как с шумом трескается ее верхний слой, как идут в рост зеленые стебли и жужжат в воздухе насекомые. Я видел, как огромные пучеглазые маки покачиваются на фоне василькового неба. На одном из них притулилась, прижавшись к стеблю, полевая мышь, на вид живая, но очень похожая на карикатурное изображение. Она мне подмигивала, а затем заговорила писклявым голоском:

— Эй, мистер, знайте, они повсюду, так что держите ухо востро.

В очередной раз я очнулся уже в другой комнате. Да и гроб исчез. Я лежал на кровати, застеленной свежим бельем. Руки и ноги мне развязали, надели простую белую ночную рубаху. В этой комнате каменные стены тоже были голыми, свет проникал через единственное окошко, забранное решеткой. На столике рядом с кроватью стояли графин с водой и стакан.

Я отхлебнул немного, подвинулся на край кровати и попробовал встать на ноги. Для этого пришлось крепко ухватиться за железную спинку, и все равно поначалу сильно закружилась голова. Правда, потом мне все же удалось добраться до окна. За ним расстилался горный пейзаж, виднелись два-три дерева, по-осеннему без листвы, дальше за отрогами — лес. Ярко-оранжевое солнце стояло низко над горизонтом, но сказать с уверенностью, утро сейчас или вечер, я не мог. Пейзаж был омыт в какой-то странный цвет. Серые пики самых близких отсюда гор казались розоватыми. Несмотря на удивительную красоту этого места, оно казалось, во всяком случае, мне, каким-то унылым и заброшенным, особенно поблизости, где деревья клонились низко к земле.

В двери повернулся ключ, и в комнату вошел мужчина с гладко выбритым черепом, которого я теперь называл про себя «священником». На нем по-прежнему были сутана и сандалеты. «Священника» сопровождал служитель с могучими бицепсами и коротко стриженными черными волосами, в кожаном пальто и коричневых вельветовых брюках. Повинуясь знаку «священника», он встал у дверей. Сам же «священник» присел на свободный стул на противоположной от меня стороне стола.

— Прошу простить меня, — заговорил он по-английски, — за то, что ваше появление здесь оказалось связанным с такими неудобствами. Позвольте представиться — Андре Поннеф. — К счастью, он не протянул мне руки, хотя и улыбнулся. — Полагаю, мне следует объясниться, но сначала хочу вас заверить: я распорядился доставить вас сюда, вас и вашу приятельницу, — в ваших же интересах.

Подобное сочетание наглости и изысканной вежливости и смутило меня, и показалось оскорбительным, но мне не удалось сразу найти достойного ответа. К тому же меня раздражало его одеяние монаха. Этот человек представлялся мне худшим типом надутого мошенника.

— Где Нурия? — спросил я, ощущая неловкость от необходимости задавать вопросы.

— Ваша спутница здесь, рядом, она в полной безопасности. Поела, сейчас отдыхает. Вы сможете увидеться с ней завтра.

— Смогу увидеться? — недоверчиво откликнулся я. — Ах ты мешок с дерьмом, по какому, интересно, праву ты решаешь, можно или нельзя мне встречаться с Нурией?

«Священник» спокойно посмотрел на меня. У него был вид человека, которому приходилось разное о себе выслушивать, но ничто не поколебало его невозмутимости. Вообще излучал он респектабельность и полную устроенность в жизни, что не очень соответствовало монашескому одеянию. Мне куда проще было представить его обращающимся к совету директоров транснациональной корпорации, нежели к крестьянам заброшенной деревушки где-нибудь в Пиренеях, куда я, судя по всему, попал.

— Спокойно, спокойно. Все, что вам следует знать, вы в свое время узнаете.

Я сдержался и лишь мрачно посмотрел на него.

— У нас здесь, — продолжал «священник», — небольшая община единомышленников. Вы тоже к ней принадлежите, хотя сами о том еще не догадываетесь. Но будьте уверены, так оно и есть. Скажу больше, вы со своей приятельницей — два последних и во многих отношениях решающих элемента всего нашего содружества. Разумеется, я не могу рассчитывать, что вы сразу это поймете и тем более согласитесь. В данном случае я скорее полагаюсь на вашу память. Она за вас все сделает.

Слово «память» «священник» произнес с особым нажимом. В его английском, вообще-то безупречном, угадывалось американское или канадское происхождение, и к тому же он отличался выраженным французским акцентом. Такой язык характерен для эстета-интеллигента, наделенного опасным чувством предназначенности. У меня возникло сильное искушение сказать все, что думаю о его беспардонном поведении, об интриге, затеянной против меня и Нурии, о покушении на мою личную свободу. Но я удержался. На этом этапе вряд ли имеет смысл реагировать столь откровенно. Сначала надо выяснить, и это главное, зачем нас притащили сюда и что нас ожидает. Я решил повременить и послушать, что он скажет. К тому же этот тип прав — деться мне все равно некуда, выход из комнаты охраняет громила, и наверняка в «общине» имеются и другие деятели в той же весовой категории.

— Где мы все же находимся? — осведомился я.

— В горах, — лаконично ответил он и кивнул в сторону окна. — Знаете, давайте лучше не будем вдаваться в подробности времени и места.

— А почему вы держите нас под стражей, особенно если вы — служитель Божий? Одеяние-то ваше невозможно не заметить. Или это у вас просто стиль такой, и все обязаны ему следовать?

И снова мне не удалось сдержать свои чувства. Надо взять себя в руки. Все равно «священника» на такой мякине не проведешь, это ясно.

— Похищение людей — противозаконно, вам это известно не хуже, чем мне. И если вы покинете нас и обратитесь в полицию, могут возникнуть, мягко говоря, неудобства. Не то чтобы у меня не было там друзей, и все же. Однако, если вы меня выслушаете и все взвесите, опираясь на собственный жизненный опыт и память (вновь это слово), вы сами не захотите никуда уходить. Но если я ошибаюсь, если вы все же — чего раньше не бывало — решите оставить нас, никто вам препятствовать не станет. Только в этом случае, не сомневаюсь, вам и в голову не придет обращаться к властям.