Лорел Гамильтон - Пляска смерти

Обмякнув в руках Жан-Клода, я сжала руки Огюстина. А в мозгу у меня что-то прошептало: «Так это был не единственный раз?» Чья это была мысль, моя — или ее? Я не знала, да и без разницы это было, потому что вопрос прозвучал.

И меня бросило в гущу воспоминания, от которого я скрюченными пальцами стала когтить воздух. Лежащий сверху Огги вдавливал Жан-Клода в постель.

— Non, ma petite, non!

Тело Жан-Клода прижалось ко мне всей своей прекрасной наготой, но этого было мало. Это не сила Белль давила на меня. Она поняла то, что я лишь недавно сама узнала: я умею одалживать силу других вампиров, если они используют ее против меня. Некоторые виды силы держались дольше других, некоторые уходили сразу, но вот этот не уходил. Не уходил, и избавиться от него я не могла.

Я вскрикнула, вцепляясь в голые руки Огюстина, но это не помогло. Не помогло.

— Тогда возьми воспоминание целиком, Анита, — сказал Огги. — Увидь все.

Мы оказались в комнате — небольшой, но элегантной. Огги в кресле, Жан-Клод перед ним на одном колене, со шляпой в руке, со склоненной головой.

У этого Огги желтые волосы спадали до плеч. Одет он был в синее и серебристое, кружев слишком много — на мой вкус.

— Итак, слухи верны. Ты оставил ее добровольно.

Жан-Клод кивнул и поднял глаза.

— Это так.

Огги засмеялся:

— Ты добровольно покинул рай, когда я рыдал в аду, желая хоть последний раз взглянуть на него. — Он покачал головой, вздохнул, и веселье сбежало с его лица. — Но если ты оказался достаточно силен, чтобы оставить рай, я тебя доставлю на берег. Знаю я один корабль, и капитану его я доверяю.

— И куда идет этот корабль?

— В английские колонии. Сейчас они называются Соединенные Штаты Америки. Но, честно говоря, не важно, Жан-Клод, куда тебе плыть, лишь бы только прочь с этого континента и подальше от нее.

Жан-Клод снова опустил голову, и если что и было в его глазах, показывать этого он не хотел.

— Я не могу заплатить тебе, Огюстин. Я ушел, не взяв ничего.

— Это будет дань твоей храбрости, ибо ты оставил рай не однажды, но дважды. Дважды, когда я все бы отдал, чтобы его вернуть.

Жан-Клод поднял лицо, прекрасное и непроницаемое — такое лицо бывало у него, когда он скрывал свои мысли.

— Ты тоскуешь о Белль — или об ardeur’е?

— О них обоих.

— Белль я тебе вернуть не могу, но поделиться с тобой ardeur’ом — в моей власти.

В мгновение ока лицо Огюстина осветилось желанием, нуждой такой острой, что она сверкнула в глазах, как сверкает в облаках молния. И тут же лицо стало спокойным, голода как не бывало — но мы его видели. В этот миг я перестала видеть комнату как парящий призрак, я оказалась в голове Жан-Клода, как была внутри него и Белль в предыдущем воспоминании.

Голос Огюстина был так же тщательно нейтрален, как его лицо, когда он сказал:

— Это дар, Жан-Клод. Я не прочь стать тебе другом. Друзья не считаются ценностью услуг.

Мы удивились, и мы слишком долго были с Белль Морт, чтобы этому поверить.

— Я бы отдал свое тело, чтобы получить то, что ты предлагаешь мне бесплатно, Огюстин.

— Потому я так и предлагаю. Да, я жажду снова быть с нею. Я не перестану любить ее до конца времен, но не всегда мне нравилась она или то, что она заставляла нас делать. — Лицо его омрачилось воспоминаниями, но он прогнал их и улыбнулся снова. — Я бы остался с ней навеки, делая все, что она скажет, ее добровольный раб, пусть даже я знал, что она — зло. Я был слишком… — он поискал слово, — …погружен в нее, чтобы даже желать себе спасения или спасения тем, кого порабощал для нее по ее желанию. Если бы она не прогнала меня, у меня бы никогда не хватило сил уйти.

— Ты отказался выполнить ее прямой приказ. При ее дворе до сих пор говорят об этом.

Он кивнул:

— Даже для столь слабого, как я, есть вещи, которые он делать не будет.

И ощущение потери и скорби отразилось на его лице.

Мы приложились щекой к его руке на подлокотнике кресла, мы подняли глаза, глядя ему в лицо. Рука его под нашей щекой не шевельнулась, будто он даже дышать перестал.

— Позволь мне поделиться единственным моим даром с единственным моим другом.

Он постарался не выразить на лице желания, но преуспел лишь наполовину.

— Ты не обязан это делать, Жан-Клод. Я сказал то, что сказал. Это мой дар тебе.

Рука его напряглась — будто тело старалось сохранить неподвижность, а рука его не послушалась.

— Я знаю, что ты предпочитаешь женщин.

— Как и ты, — ответил Огги.

— Да, но Белль своими личными мужчинами с другими женщинами не делится.

Огги улыбнулся — улыбкой дружеской, но не более. Она никак не отвечала растущему напряжению в руке, лежащей под нашей щекой. И голосом очень спокойным он ответил:

— Кроме тех случаев, когда она хочет, чтобы мы эту женщину соблазнили.

Мы тоже улыбнулись.

— Ради денег, земель или политики, oui. — Мы улыбались той же улыбкой, выработанной столетиями в ее постели, столетиями роли пешек в ее великих планах. — Я единственный из ее линии, кто унаследовал ardeur в полной его мощи, Огюстин, а в этой новой Америке никого нет нашей крови.

— Значит, последняя возможность ощутить вкус ardeur’а для меня и быть с другим мастером линии Белль Морт для тебя — сегодня.

Мы кивнули, щека наша потерлась о его руку.

Он отобрал руку — бережно.

— Ты испуган, — сказал он, и лицо его смягчилось от удивления.

— Да.

— Зачем же ты покидаешь ее?

— Потому что не могу остаться — чтобы оба они меня ненавидели.

— Оба?

Мы не могли скрыть слез — только отвернуться. Огюстин опустился с нами на пол, он держал нас, а мы рыдали.

— Не Белль разбила твое сердце. Это Ашер.

За много месяцев мы плакали первый раз. Плакали в его объятиях, и он целовал нас, снимая наши слезы, и мы искали утешения в тех единственных руках, которым верили. В руках единственного друга.

Вернулись воспоминания о них обоих на простынях, но на этот раз это меня не шокировало — я была готова, знала, чего ждать. И знала, что этот Жан-Клод двадцать лет провел в счастливом единении с Ашером и Джулианной. Этот Жан-Клод потерял Джулианну и Ашера — ее сожгли как ведьму, а Ашера пожирала ненависть к Жан-Клоду, что тот опоздал ее спасти. И этот Жан-Клод тоже все время обвинял себя. Жан-Клод доставил раненого Ашера ко двору Белль Морт, чтобы спасти его жизнь, а платой за спасение было то, что Жан-Клод стал на сто лет мальчиком для битья. Этот Жан-Клод, лежащий в постели Огюстина, утратил все и всех, кого любил. Он уцепился за единственное утешение, которое мог найти, и не мне было на него ворчать.