Мутные воды дельты - Мария Александровна Барышева

— Не могу.

Я наклоняюсь и пытаюсь схватить ее за плечо, но у меня ничего не получается, а до предплечья я не достаю. Я начинаю свирепеть, но злость вызвана страхом, я хочу сделать все как можно быстрее и уплыть, потому что уже появляется знакомое противное ощущение полета, а если страх полностью завладеет мной, то я могу потеряться. Но внимательно присмотревшись к Вите, я понимаю, что угрозы здесь не помогут, и оглядываюсь в поисках другого способа. Мой взгляд падает на швейцарский нож — он так и валяется раскрытый на дне, и солнце весело отражается в гладком серебристом металле и блестящей рукоятке. Я хватаю нож, поворачиваюсь к Вите и зазывно кручу рукой почти прямо перед ее глазами.

— Смотри, какая штучка, а! Хочешь, подарю?!

Лицо Виты вдруг сморщивается — она вот-вот заплачет.

— Мне не надо Юйкиного ножа! — говорит она дрожащим голосом. — Не могу я руку поднять! Сам что ли наклониться не можешь?!

Я закусываю губу. Да, не могу, но не признаваться же в этом! Я не могу. Мне страшно.

— Слушай, а за весло ты можешь схватиться?

— Давай, попробую.

Я протягиваю ей весло, и Вита осторожно отпускает несчастную лодку и вцепляется в весло чуть выше лопасти, потом пытается что-то сказать, но ее подхватывает небольшая волна, и она окунается в воду, и вместо слов у Виты получается невнятное бульканье. Я машинально отмечаю это, но тут в моем мозгу, с недавних пор чутко настроенном на опасность, что-то щелкает. Волна… откуда? Ветра нет и река на нашем участке фарватера пуста — не идет даже ни единой моторки.

Я резко дергаю весло на себя, Виту швыряет к лодке, ее пальцы соскальзывают с рукоятки, она звучно ударяется головой о борт и начинает было возмущенно визжать, но я тут же страшным голосом кричу:

— Руку!!!

И не дожидаясь, пока Вита выполнит мой приказ, падаю на колени и, уперевшись грудью в жесткий борт, хватаю девчонку обеими руками за запястье и тяну изо всех сил, и Вита пронзительно верещит от боли и бьется, пытаясь освободиться, а сзади нее мутно-желтая вода уже зловеще темнеет — огромное тело стремительно наискосок поднимается к поверхности, и волжская муть больше не укрывает его. Кажется, что за Витой всплывает подводная лодка, но это не подводная лодка — я прекрасно знаю, кто это. Проклятая тварь словно специально охотится за теми, кто так или иначе связан со мной. Меня с ног до головы окатывает ужас — липкий, вязкий, холодный ужас, в котором гаснут все прочие чувства. Выдернуть руку, запустить мотор — и прочь, прочь отсюда. Ведь уже все равно поздно, и Виту мне не вытащить… как и Веньку… Сейчас оно схватит ее… схватит ее… а мне не вытащить… она такая тяжелая… я бы правда хотел… правда…

Для меня Вита действительно тяжела, несмотря на свой рост и худобу, но я все же умудряюсь почти наполовину поднять ее из воды, и она одной рукой кое-как цепляется за борт лодки, и лодка слегка кренится. Тащить девчонку обеими руками за запястье мне очень неудобно, и я пытаюсь дотянуться и перехватить Виту еще и за ее короткие шорты, и что-то кричу — уже не помню, что, — помню только огромные глаза Виты, полные совершеннейшего недоумения и боли, так похожие на глаза Веньки, когда он, вскинув руку, исчез в мутной воде.

То, что произошло потом, до сих пор кажется мне каким-то жутким ночным кошмаром, дурным сном — ведь только во снах живут такие особые чудовища, только во снах все абсолютно лишено логики и, порою, только во снах мы бываем решительны и человечны…

* * *

ОН вынырнул в полуметре от Виты, очевидно, неправильно рассчитав расстояние, и несколько секунд мы просто смотрим друг на друга. Любая другая рыба тут же бы исчезла в мутной глубине, шлепнув хвостом на прощанье, но ОН не торопился — просто смотрел на меня. Либо у НЕГО были какие-то особые рыбьи отклонения, либо ОН был очень умен и правильно оценил обстановку. Убедившись, что ничего опасного для него здесь нет и добыча от него никуда не денется, он не спешит. ОН уверен в себе, ОН в своих владениях и смотрит на меня так, словно запомнил еще с прошлой встречи.

Я на эти несколько секунд застываю, как дурак, и не свожу с него глаз. Я просто не могу. А он смотрит на меня своими маленькими бледно-желтыми глазами, тусклыми и безжизненными, как старое пыльное стекло, а беловатые усы плавают равнодушно, словно дохлые змеи, и мутная вода шевелится над тем местом, где неторопливо вздуваются и опадают его жабры. Сом просто огромен, он больше моей лодки, и он очень стар, и его склизкую черную голову покрывает множество паразитов, похожих на пиявок, которые словно растут из нее. Большая пасть сома закрыта, и он улыбается мне, и слегка выпяченная нижняя губа придает улыбке презрительно-насмешливое выражение. Но в этой улыбке столько же эмоций, сколько жизни в посмертных мышечных сокращениях, она пуста и мертвенна, и я никогда еще ни видел ничего более равнодушного, странного и жуткого. Всплывший к нам из глубин Волги великан оригинально-отвратителен сам по себе, но эта улыбка… Взрослому человеку это может показаться смешным и нелепым, но я тогда был ребенком и смотрел по-особому даже на самые незначительные вещи. От улыбки тянет темным илистым холодом и обещанием, что скоро и я окажусь внизу, где и все остальные, а что может быть хуже холодной темноты?

У меня непроизвольно вырывается громкий крик ужаса — наверное, никогда еще мои легкие не исторгали такого сильного звука, и я рывком вздергиваю Виту вверх, не столько слыша, сколько чувствуя, как хрустят ее и мои кости. Я почти переваливаю ее в лодку, но тут сом вдруг приходит в движение, словно спохватившись, и бросает свое тело вперед с такой силой, что в «Казанку» ударяется волна. Чудовищная сила выдергивает Виту из моих рук, мгновенно разгибая ее пальцы, которыми она цепляется за борт и за меня, и когда ее лицо мелькает передо мной, на нем больше удивления, чем ужаса. А потом она падает в воду и уже там кричит, но крик сразу же прерывается коротким всхлипом, когда ее рот заполняется водой, и Виту утаскивает в мутную глубину, и она исчезает, вскинув руки со скрюченными пальцами, точно пытается ухватиться за поверхность реки. От резкого и сильного