Волчье племя - Константин Викторович Еланцев
Мы пили пиво и смотрели в окно. Даже когда стемнело, и соседи-старики улеглись спать, мы шёпотом продолжали мечтать о том, какой же у нас впереди замечательный отпуск, и какие девчата ждут нас на берегу самого синего моря в мире!
Потом Витька полез на свою полку и, пожелав мне спокойной ночи, быстро уснул. А мне не спалось. В вагоне было тихо, лишь изредка доносилось детское бормотание да храп какого-то пассажира. Я вспомнил про Андрея. Посмотрев на часы, решил прогуляться до пятнадцатого вагона: вдруг не спит, а дежурит? Для чего пошёл, я теперь и сам не знаю. Тем более, наш вагон был девятым, а, значит, совсем рядом.
В пятнадцатом вагоне пахло очень странно, и запах был непривычным. Возникло какое-то беспокойство, но тогда я не придал этому значения. Меня поразило другое – никто не спал! Я смотрел на пассажиров , и становилось не по себе. При тусклом освещении пассажиры сидели на своих местах. Никто не ходил, не шелестел бумагой. Все сидели и просто смотрели друг на друга. И ещё…. Все они были преклонного возраста, старики и старушки.
Пройдя по вагону, я ввалился в купе проводников. Андрей не спал, а тоже смотрел в окно. Увидев меня, сразу засуетился:
– Ты здесь откуда?
– Да вот, в гости решил….
– Ночью? Ну, садись, коли пришёл. Не спится?
– Не спится, – кивнул я головой.
– Чай будешь? – спросил Андрей, – только… холодный. Титан, понимаешь, не работает.
Если честно, чаю мне не хотелось, и махнул: не надо, мол!
Я ругал себя за то, что пришёл незвано, да ещё в такой час. Андрей молчал и покачивался в такт вагона, сложив на коленях руки.
– Ты куда своих везёшь, в дом престарелых? – чтобы как-то разрядить обстановку, пытался пошутить я.
– Им этого не надо, они в другое место едут!
Андрей вдруг встал со своего места и открыл дверь:
– Ты уж извини, друг, давай завтра! И поговорим, и сообразим что-нибудь!
Поезд заскрипел тормозами и остановился. Какая-то станция. Я попросил Андрея выпустить меня на перрон: было просто неуютно идти мимо странных пассажиров. Едва я коснулся земли, дверь странного вагона захлопнулась.
Всё верно: табличка под номером пятнадцать, только вагон какой-то весь потёртый и облезлый, как – будто не красился много лет. Недаром там такой запах стоит, как на кладбище! Я содрогнулся от этого сравнения и поспешил в свой девятый.
Утром попытался узнать об Андрее Туманове из пятнадцатого вагона, только наша проводница очень странно смотрела мне в глаза и уверяла, что никакого Андрея с такой фамилией в их бригаде нет. А окончательно добил меня бригадир, который констатировал, что и пятнадцатого вагона нет в составе, поскольку четырнадцатый – последний.
– Как же… – пытался поспорить я, – лично видел….
– Ошиблись, молодой человек! – завершил разговор бригадир и поспешил по своим делам.
– Бывает! – хихикнула проводница.
– Знакомишься?! – хлопнул по плечу Витька. Видимо, мой разговор с проводницей он принял за ухаживания, и я не стал его разочаровывать. Рассказывать о своём ночном бреде ему не хотелось.
На одной долгой остановке я всё-таки сходил в конец состава. Пятнадцатого вагона, действительно, не было!
Отпуск, естественно, был испорчен. Витька на море разгулялся и всё пытался познакомить меня с кем-нибудь. Но потом, скорее всего, решил, что я не могу забыть проводницу, с которой познакомился в поезде, и отстал.
А мне всё думалось тогда: что же было в ту ночь? Что это был за проводник и те странные старички в вагоне? И вообще, куда девался пятнадцатый вагон, если я по нему ходил? И… запах. Теперь я знаю, что это был запах ладана.
Стрелочник
Афанасьев заплутал. Материл себя на чём свет стоит за то, что согласился на этот рейс. Пенсионер ведь, сиди себе дома да огурчики выращивай, так нет – подзаработать захотелось! Новиков, бывший завгар, когда на пенсию ушёл, старенький грузовик себе купил. Навар невесть какой, но подмога к пенсии есть. Нанимал иногда своих бывших подчинённых поездку-другую сделать. А ветеранам что, лишь бы колёса шелестели! Скучали по баранке, по гаражному запаху, даже по Новикову, которому едва завидев, издали радостно махали рукой.
Вот и Афанасьев не устоял.
– Савельич, помоги, брат! – теребил за рукав Новиков, – рейс уж больно наваристый, а сам не могу. У меня сын, понимаешь, приезжает, встретить надо. Внучат сто лет не видел, а если уеду, то дней десять пройдёт. Как, согласен? Половину фрахта отдам, выручай!
А что, подумал Афанасьев, половину – это сколько ж тысяч будет! И согласился. В депо загрузился колёсными парами для железнодорожных вагонов. Ворчал на рабочих, которые крепили груз, долго колдовал над картой, выбирая маршрут. Это у молодых сейчас навигаторы, а он по старинке, потому что не доверял этим современным оборудованиям. Ещё неизвестно куда заведут!
Всё ведь хорошо было, без запинки почти весь маршрут прошёл, а тут сбился. Шла дорога, шла, но потом друг упёрлась прямо в заросли какие-то и всё, приехали! Афанасьев вышел из машины, обошёл вокруг и со злости пнул колесо. Залез в кабину и ещё раз сверился с картой: всё верно, вот она дорога, как шла, так и идёт. Завёл машину, сдал назад, а потом вдруг строение какое-то заметил в сторонке, чуть левее от зарослей. Е-моё, там же железная дорога чернеет, и переезд виден.
С надеждой пошёл к будке. Будочка новая, свежевыкрашенная, гравий вокруг насыпан. Эко ты, удивился Савельич!
Из дверей вышел мужик в оранжевой жилетке.
– Я тебя издалека заметил, – протянул он руку, – Кто это, думаю, в наши края пожаловал!
– Да вот заплутал немного, хотя не должен был! – Афанасьев кивнул на кусты, – Вон же дорога проходит, в тут целый лес на пути!
– Здесь мало кто ездит, всё больше по Аникеевской трассе, – мужик показал рукой на дверь, – Заходи!
– Ты здесь стрелочником что ли? – спросил Савельич, когда вошли внутрь, – Надо же, на карте «железки» этой нет, прямая дорога до Рогова.
– Неверная твоя карта! – усмехнулся мужик, ставя чайник на плитку, – Я здесь столько лет живу, что и сам уже не упомню. Как тебя по имени-отчеству?
– Зови просто Савельичем.
– А я Глыба. Это фамилия моя такая, так что не удивляйся!
– Да я что, фамилия как фамилия.
– Ну, да! Ты как по части земляничного варенья?
– Пойдёт, давно не пробовал!
Они пили чай, и Афанасьев рассказывал Глыбе о своём житье-бытье, о маленькой пенсии, о том, что давно закончил свою кочевую шоферскую жизнь, да вот заработок подвернулся, и он не устоял.
Глыба, оперевшись локтями на стол, прихлёбывал кипяток из кружки и сочувственно качал головой.
– А я вот, – прервал он монолог Савельича, – никогда никуда не уезжал. Как определили меня на это место, так здесь и живу.
– И семьи что ли нет? – спросил Афанасьев.
Глыба промолчал, и Савельич пожалел, что задал этот бестактный
